— Понимаете, ваша супруга очень экономная. Это все заметили. Особенно свинья, — осторожно и издалека начал Гиос. Обычно он редко начинали разговор издалека. В его возрасте уже вполне можно заблудиться на пути к истине. И забыть самое главное, что собирался сказать. Но в свете событий, старик решил рискнуть.
— И? — спросил герцог, пытаясь представить, как можно экономить на свинье. В жизни Бертран никогда не экономил. Он привык жить на широкую ногу. И некоторые подмечали, что нога не просто широкая. А еще и с плоскостопием.
— Вашей супруге для того изысканного блюда понадобилась свинина, — продолжал старик, глядя на герцога так, что Бертран понял. Зря он спросил.
— Совсем чуть–чуть! — внезапно вставила красавица- герцогиня. — Капельку. Оно там по рецепту было. Чтобы бульон наваристей был!
Бертран не помнил в готовой стряпне наваристого бульона. Он вообще бульона не понял. Он помнил только хруст угольков на зубах.
— Суп же на бульоне делается? — удивилась Пять Мешков.
«Так это был суп!», — вздохнул Бертран, наконец–то узнав, что он ел.
— Так что ваша супруга … хм… зарезала свинью, но не полностью, — дрогнувшим голосом произнес Гиос. — И соорудила ей костыль из подручных материалов. Так что если вы услышите «хрю–хрю, грюк–грюк», это она.
— Нет, ну а что? — внезапно возмутилась Пять Мешков, глядя на старика, как на живодера. — Ради окорока всю свинью резать?! Она может тоже жить хочет! И радуется каждому дню! А вы предлагаете ее всю «чик–чик». У нас, в Мэртоне, три свиньи на костылях ходили. А все почему, потому что нам их жалко было!
Герцог никогда в жизни не встречал таких интересных личностей. Все предыдущие красавицы, которые проходили через его жизнь и заглядывали ему в постель, показались ему ужасно скучными и одинаковыми. Одни и те же жесты, одни и те же манеры. Все они выстроились в памяти длинной вереницей одинаковых скучных дамочек. Они не могли часами рассказывать истории из жизни, не были настолько добры, что приделали свинье костыль, они не вставали рано утром, чтобы сжечь кухню и порадовать герцога новым блюдом.
В этот момент Бертран понял. Он начинает гордится своей женой. И тем фактом, что он еще жив. И тут его мысли вернулись к цифре двадцать семь, которая прочно засела в мозгах герцога.
— А правда тебе уже двадцать семь? — спросил Бертран. И в этот момент он ожидал услышать слова утешения. Его глаза выискивали признаки тех самых «двадцати семи». Но не находили. На вид ей было не больше двадцати.
— Эм… — внезапно замялась Пять Мешков, глядя на герцога. — Нет, что вы… Мне … эм… двадцать пять!
— Скажи честно, — Бертран настаивал. — Сколько тебе лет?
Она молчала, изредка поглядывая на герцога.
— Значит, тебе двадцать семь, — постановил он, понимая, что иначе бы она так не краснела. — Почему ты мне сразу не сказала!
— Мне не двадцать семь, — заметила Пять Мешков, ковыряя одеяло. — Мне двадцать шесть…
И тут Бертран выдохнул. Странная мысль о том, что он сам себе придумал этот злой рок, заставила его успокоиться.
— Мне исполнится двадцать семь через неделю, — послышался голос. Спокойствие герцога, как рукой сняло!
— А правда, что твоя мама умерла в двадцать семь? — осторожно спросил Бертран, понимая, что люди просто так не станут говорить.
— Да, — кивнула Пять Мешков. Он снова подняла глаза, сминая руками одеяло. — И бабушка умерла в двадцать семь. И прабабушка… Так у нас и повелось… А что?
Чем больше она говорила, тем страшнее становилось Бертрану. Он смотрел на это рыжее бедствие и не мог ничего сказать. Слова просто выветрились у него из головы.
Повинуясь какому–то внезапному порыву, которого герцог раньше не замечал, он схватил ее и прижал к себе.
— А вы что? За меня перепугались? — спросила Пять Мешков полузадушенным голосом. Но Бертран ничего не мог ответить. Он молча прижимал ее к себе, словно любимую игрушку.
Гиос, который под шумок ушел, снова постучался в дверь сообщив удивленным голосом, что приехали швеи и несколько самых жадных и отчаянных учителей.
— Это что? Из меня эту… как его… ледю делать будут? — спросила Пять Мешков, поглядывая на двери.
— Мы едем к королю. Ты должна научиться безупречным манерам, — строго произнес Бертран, а на сердце у него было неспокойно.
Глава сорок вторая
— Принесите мне веревку, — вздохнул Бертран. — И поживее…
Старенький Гиос даже не задавал лишних вопросов, и тут же бросился за веревкой.
Через десять минут связанную герцогиню вынесли в зал.
Швеи, когда увидели пленницу, ахнули и переглянулись. Кляп во рту Герцогини намекал на то, что Бертрану было не чуждо милосердие.
— Это что такое?! — изумились швеи, когда пленницу поставили перед ними.
— Я пытаюсь спасти вам жизнь, — учтиво улыбнулся герцог, понимая, как это выглядит со стороны. Но что тут поделаешь. К королю нужно явиться в роскошном платье!
Не дожидаясь, когда его обвинят в истязательствах и похищении, герцог взял их и отвел в одно укромное местечко, откуда они вернулись со сверкающими глазами. Глаза сверкали, как гора золота, которую показал им Бертран.