Герцогиня Пять Мешков

Я лежала на кровати, глядя на моего спасителя. Ничего себе, как он меня любит, что от цвергов избавил! От умиления у меня на глазах выступили слезы. Бедный, бедный герцог. Так мучился, чтобы меня выкупить! Цверги, они же жадные! Просто так ничего не отдают. Мне еще папа рассказывал.

Я вспомнила, как размахнулась киркой, видя, как в огромном куске породы что–то заманчиво поблескивает. Кирка отскочила и прилетела прямо в цверга, стоящего надо мной, как надсмотрщик.

Видимо, силенок во мне мало. Не хватает.

— Ты давай, работай! — расхаживал противный карлик, едва успевший отскочить. — У нас тут все работают! Никто не отлынивает!

Я била киркой по камню, но все бестолку, как вдруг цверг ушел, чтобы вернуться.

— Раз уж в шахтах ты бесполезна. Будешь куховарить, — скрипнул цверг.

— О! — обрадовалась я, бросая кирку. — Готовить я люблю!

Меня провели в какой–то зал, где стояли хмурые женщины — пленницы в лохмотьях. Он с завистью смотрели на мое новое платье, а я понимала, что их похитили уже давно. На старом платье одной виднелась красивая вышивка, платье второй было обычным, крестьянским. Женщины молча месили тесто, строгали какой–то непонятный мох и варили в огромном котле вонючую похлебку.

— Кто не работает, тот не ест! — объявил цверг. — Будешь готовить отдельно для нас, цвергов. А это для вас, пленников.

— А чем отличается для вас и для пленников? — спросила я, видя огромные мешки, явно ворованной пшеницы.

— Для пленников руки не моют. Для нас моют, — ответил цверг. — А у тебя руки чистые. Гляди какие! Будешь готовить для нас. Приготовь нам что–нибудь эдакое!

Мне выдали огромный котел. Я натаскала воды из подземного ручья, щедро расплескав половину по дороге.

Папа всегда говорил, что у меня талант к готовке. И я об этом знала с детства. Не даром Мартин начинал бегать по дому, когда я только — только подходила к печи. У него на мою стряпню не только слюнки текли, но и слезки!

Я полазила по мешкам, достала оттуда все, что нужно, разожгла огонь и стала бросать в котел все подряд, как делала обычно. И кашу высыпала, и мясо кинула, и еще какой–то мох покрошила. Всего понемножку.

— Чего–то не хватает, — задумалась я, пробуя стряпню.

Пока я бегала и искала, что еще можно положить, объявили время ужина. Я сняла тяжелый котел и споткнулась, едва не упав сверху. Из корсета в котел посыпались ягоды.

***

* * *

Бертран, который встал, даже присел. На всякий случай.

— А что за ягоды? — спросил он, глядя на поцарапанные коленки. Гиос принес зелье и тряпку, и Бертран сам не заметил, как осторожно, как когда–то промакивал слезы красавиц перед расставанием навсегда, промакивал ссадины на ногах герцогини.

— Вот так вывалились, — с энтузиазмом заметила Пять Мешков, а брови герцога поднялись вверх, когда из ее декольте посыпались хрустальные и прозрачные, как слезы камни. В последний раз герцог видел такие в королевской короне. И ценились они на весь золота.

Такие камни смогли добыть только в заброшенных копях цвергов. Обычно цверги очень трепетно относились к своим копям, поэтому предпочитали покидать их, как только выработают их полностью. Три малюсеньких бесценных камушка были добыты из огромного куска породы и преподнесены королю.

— Откуда? — ужаснулся Бертран.

— Так это я упала, — шмыгнула носом Пять Мешков. — Прямо в вагонетку!

— Это когда? — спросил герцог, понимая, что сам король тоже бы хотел упасть в эту вагонетку.

Теперь у Бертрана на одеяле лежала вся королевская сокровищница, еще недавно липнувшая к теплой девичьей груди.

При мысли о прекрасной богине, которую Бертран увидел тогда в купальне, его сердце гулко ударилось о ребра.

— Так что это были за ягоды? — голос герцога был нежен. Он подбирался к ней все ближе и ближе, вот только она этого не замечала. Даже тряпочка, пропитанная целительным зельем, скользила все нежнее и нежнее, исцеляя мелкие ссадины и царапины.

— А, ягоды, — вздохнула Пять Мешков не замечая рядом близость разгоряченного фантазией мужского тела, мечтающего содрать с нее грязное и порванное платье.

— Это ягоды, которые я вам собирала, — созналась Пять Мешков, поднимая глаза на герцога.

Он уже мало что слышал, чувствуя, что еще немного и плюнет на все условности. Кровь стучала в его висках, пока распаленное воображение рисовало сладострастные картины. И стройные ножки, которые виднелись из–под юбки, помогали ему, как могли своей красотой. На помощь ножкам спешили нежные груди, которые показывалась в просторном корсете при ее дыхании.

— … потребовали цверги похлебки. Я плескала в тарелки, а потом увидела, как в столовой, — Пять Мешков смутилась, бросая робкий взгляд на герцога. Она стыдливо покраснела, а сердце командовало герцогу, что пора!

— Они все со спущенными штанами бегают. Друг за другом… — вздохнула Пять Мешков.

Но герцог плохо ее слышал, поэтому просто улыбнулся, скользя тряпкой по ее ножкам в тысячный раз. Рубашка вдруг превратилась в теплое одеяло, а штаны стали весьма тесными.