Герцог

За безопасность нового вассала я тоже не переживал. Господин Гэ, а он, кстати, так и остался у руля, со слов Пэй Пинга, не сможет остановить союзника, если тот соберет войска и сообщит, что уходит. Другие-то ребятки тоже на это будут смотреть. И оценивать. Да и не такая это простая задача, перебить шестнадцать тысяч пехоты в одночасье.

На следующий день я уже принимал посланцев от двух других владетелей Союза — хоу из Гуанлина и городка Нинь. Их очень впечатлил уход Пэй Пинга домой, а тот не стал тянуть кота за хвост и в путь пустился еще вчера с вечера. Теперь они спешили заручиться моим покровительством и принести клятвы верности.

Еще минус четырнадцать и восемь тысяч от войска господина Гэ. Таким образом я, не покидая лагеря, выбил из активов врага порядка сорока тысяч пехоты, стрелков и кавалерии. И, можно сказать, сравнял счет наших армий, находящихся в богами забытом лесу.

В Союзе Серого Журавля осталось четверо. Сам инчуаньский гун Гэ Дэмин, с самым большим и сильным войском, а также правители Лунцзяна, Жунаня и Цзанся. Мой же прирос почти настолько, насколько его — потерял.

Если нас ждет битва, я своих новых вассалов пока не смогу использовать. Но и он не сможет, что уже здорово. А значит, сейчас перед господином Гэ в полный рост встает выбор: остаться здесь, продолжая блокировать мою армию под крепостью, или уходить.

В первом случае вероятность его разгрома слишком высока. Если я, действуя пятью ежами, заставил его армию разбежаться, то что будет, когда на северном берегу окажется десять терций? Во втором — он мог еще пожить. Может, новых союзников найти, может, еще что-то придумать.

Другими словами, если господин Гэ не дурак, он уйдет. Пока еще силен, пока есть шанс победить, но позже. Это вполне согласуется с китайскими представлениями о войне, про «ни шагу назад, за нами Москва!» не они придумали.

На следующий день разведчики принесли известие, что Гэ выбрал второй вариант. Ядро его армии и войска союзников снимались с места и уходили на северо-запад, К Цзанся. Покидались заставы, уползали обозы, оставлялись укрепления. Конница Амазонки и рейдеры Бешеной Цань сообщали о том же.

Только зря они думали, что я буду, умильно улыбаясь, на это смотреть!

Пока шли переговоры с перебежчиками из лагеря господина Гэ, я спешно перебрасывал кавалерию с южного берега на северный. И как только войска Союза пришли в движение, бросил ее рубить хвосты. Небольшие отряды, по тысячи, по две, которые, в свою очередь, разбивались на сотни и полусотни, носились по долинам и горным склонам, устраивали засады, резали пути снабжения, и вообще, всячески веселились.

Мне совсем не хотелось, чтобы враг ушел целым и невредимым. Чтобы он встал под стенами того же Цзанся и устроил мне такое же великое стояние, что и я ему здесь. Нет уж, пока его армия будет получать мелкие, почти булавочные уколы, боевой дух ее воинов не восстановится на прежний, необходимый для полевого сражения уровень. А значит, я буду сильнее даже с меньшими силами.

Рейдеры Цань тоже усилили напор. Теперь они пошли еще дальше. Если раньше морпехи царицы разбойников просто громили береговые лагеря противника, то теперь уже начали наносить его экономике более серьезный урон. К рыбацким деревушкам подходили сразу по несколько судов, принудительно грузили всех их жителей и их немногочисленный скарб и увозили на южный берег. Там несчастные рыбаки, считавшие, что их везут в рабство на рудники Чанша, получали небольшие подъемные и помощь местных в строительстве новых селений.

Так я провел еще неделю.

И только убедившись, что на пути следования больше не встречу препятствий, приказал армии покинуть крепость, оставив в ней лишь небольшой гарнизон. Курс взял на первый город Союза — Цзанся.

А днем раньше научился Пруду Памяти.

К моему сожалению, техника Секретарей работала не совсем так, как я предполагал. Думал, что достаточно мне будет применить ее, а потом сосредоточиться на интересующем меня предмете в своей памяти, как сведения хлынут полноводной рекой во время весеннего разлива. И все, что нужно будет делать, — это быстро-быстро записывать.

Нет.

Техника оказалась разновидностью медитации. Когда ты сидишь в одной позе, смотришь себе в пупок, а внутренним взором копаешься в астральном мире. Войдя в нужное состояние, я как бы оказывался на берегу небольшого пруда, вроде того, где тренировался с учителем из кольца. Там мне нужно было смотреть в воду и вспоминать.

Зеркальная гладь пруда и правда отражала все, что я когда-либо читал, видел, слышал. Но — бессистемно. Образами, отдельными фразами, вырванными из контекста, тонкими аллюзиями, непонятно на что намекающими.