— Где вы находитесь? — то и дело запрашивали из штаба фронта. Мы это понимали так: командование фронта хотело убедиться, живы ли мы и существует ли еще управление войсками в городе. Не договариваясь, мы с Крыловым отвечали одно и то же:
— Сидим там, где больше всего огня и дыма».
КП армии пришлось менять в очередной раз. Его новое место выбрали на пол километра ближе к Тракторному заводу. Словно по воле злого рока, стоило Чуйкову переместить свой КП, как вскоре противник начинал наступление в этом направлении. Вот и на этот раз он двинул прибывшие подкрепления именно в эту сторону.
В один из дней в начале октября Гуров предложил Чуйкову поехать на левый берег в баню. Надобность в этом была очень большая. Сын В. И. Чуйкова Александр рассказывал мне: «Отцу, конечно, очень хотелось побывать в баньке. Он колебался. Вышел на берег, подошел катер. И в этот момент он заметил: отовсюду вышли люди и смотрят — уедет или не уедет? Отец постоял и пошел назад. Все понимали ситуацию одинаково — если командарм уедет попариться, то значит и нам можно…»
С конца сентября основные силы немецких войск практически непрерывно атаковали советские позиции в заводских районах Сталинграда. 62-я армия втянулась в тяжелейшие оборонительные бои, которые, ненадолго затихая, разгорались с новой силой, повсеместно переходя в рукопашные схватки. Как стало известно после войны из трофейных документов, только в октябре в 6-ю армию Ф. Паулюса было отправлено 75 процентов всех пополнений, прибывших на советско-германский фронт.
Казалось, что защитники города уже столько пережили, что их невозможно удивить накалом сражения. Но настал день 14 октября. Чуйков назвал его «днем небывалых по жестокости боев». Паулюс бросил в бой пять дивизий, из них две танковые. Это немецкое наступление командарм-62 и его подчиненные запомнили на всю жизнь. От грохота разрывов снарядов и рева самолетов невозможно было услышать, что говорит сосед. Бомбежка и артобстрел достигли такой силы, что нельзя было высунуться из укрытий. Подойдя к своему блиндажу, Чуйков не успел открыть дверь, как получил такой удар взрывной волны в спину, что просто влетел в него. К 15 часам дня танки противника были уже в 300 метрах от КП армии, но были там остановлены ротой охраны штаба. Окажись они ближе, драться с ними пришлось бы офицерам штаба. Отойти они не могли, отсюда осуществлялось управление войсками. В разгар боя Чуйкову сообщили, что командир полка подполковник Устинов просит открыть огонь по его КП, который подошедшие вплотную немцы забрасывают гранатами. Отдать приказ бить по своему командиру? Не так просто на это решиться. И все-таки сделать это пришлось. Артиллеристы сообщили: «накрыли» немцев удачно.
Немецкий генерал Дёрр, оправдывая неудачи вермахта в Сталинграде, впоследствии писал, что Тракторный завод «обороняли три русских дивизии». На самом деле там была только одна — 37-я гвардейская Жолудева и около 600 человек из 112-й стрелковой дивизии. Они смешали все расчеты Ф. Паулюса. В своих воспоминаниях Чуйков дал такую оценку бойцам Жолудева: «Это действительно гвардия. Люди все молодые, рослые, здоровые, многие из них были одеты в форму десантников, с кинжалами и финками на поясах. Дрались они геройски. При ударе штыком перебрасывали гитлеровцев через себя, как мешки с соломой. Штурмовали группами. Ворвавшись в дома и подвалы, они пускали в ход кинжалы и финки. Отступления не знали, в окружении дрались до последних сил и умирали с песней и возгласами: «За Родину!», «Не уйдем и не сдадимся!».
Командарм Чуйков слов на ветер не бросал. Свое суждение о соединениях и частях, воевавших в составе 62-й армии, он строил не на документах и чьих-то разговорах, а на собственном разумении. Он не только знал всех сталинградских комдивов и многих командиров полков, но и хорошо представлял уровень их подготовки и возможности воевавших под их началом младших командиров и бойцов. В суровой обстановке он был непреклонен и строг, но при этом знал цену своим подчиненным, поддерживал и оберегал их, гордился ими, не умаляя значения ни одной боевой единицы, принимавшей участие в битве за Сталинград.