Герои пустынных горизонтов

Только с вами у меня так не получалось. Может быть, потому, что вы одна переносили наши разногласия на основную, самую важную проблему пытливой и деятельной жизни — проблему долга (или, если угодно, верности). Разумеется, в нашем кальвинистском семействе перед каждым вставала эта проблема, но только с Тесс я сумел найти общий подход к ее решению. К сожалению, в конечном счете я не оправдал надежд Тесс, так же как Джек не оправдал моих, а Грэйс — ваших, как Смит (если уж припутывать сюда и беднягу Смита) не оправдал надежд своего достопримечательного папаши. Жалкие мы все существа — все, кроме Тесс.

Но сейчас, при создавшемся положении, я сам не знаю, кому служу и какому долгу верен; знаю только одно — в моих руках нефтяные промыслы, принадлежащие англичанам. Впрочем, этот удивительный, невероятный успех сам по себе значит гораздо меньше, чем то, что произойдет потом, когда прибудут сюда Хамид и Зейн.

Им еще труднее будет поверить в этот мой успех, чем мне самому. То есть они, конечно, обрадуются (я-то ничуть не радуюсь), потому что захват нефтепромыслов очень много значит для их совместных усилий. Конец восстания — вот что это значит! Но даже Хамид недоуменно нахмурит свое великолепное чело — и без прежнего добродушия. Слишком круто обходится с ним последнее время жизнь, и в нем появилась жесткость, которой раньше не было.

Итак, как же все это совершилось?

Я слышу сигнальные выстрелы в той стороне, где сосредоточивают свои силы Хамид, Юнис и старый Талиб. Должно быть, там началось какое-то движение.

Как это совершилось?

Останавливаться на мелочах не стоит, да для вас и не имеют значения тактические подробности. Нашим единственным объектом был штаб Азми, а он находился в центре территории промыслов.

Попасть на территорию было не так трудно: в ночной тишине я подвел своих людей к самой ограде, велел им рассыпаться вдоль нее, и в темноте они поодиночке просочились внутрь через те проломы, которые были сделаны нами раньше. Пришлось бесшумно прикончить с десяток часовых, что для многих послужило какой-то внутренней разрядкой; только Бекр смотрел на это издали, с таким видом, словно теперь, когда нет с ним Али, смерть внушает ему отвращение и даже страх. После этого можно было уже открыто и без опасений входить и даже въезжать в проломы. Я сам въехал в такой пролом во главе отряда из двадцати всадников. А когда все мои люди были уже внутри, мы помчались через территорию промыслов в тыл главных позиций Азми, туда, где стояла его вилла.

Конечно, нам пришлось поплутать в лабиринте труб, цистерн, дорог, зданий, машин и английских палисадников с аккуратно подстриженными газонами; там были даже водоемы для разведения рыбы, и в одном таком водоеме утонули двое моих людей — их верблюды упали в воду и сломали себе шею. Но мне было точно известно, где находится Азми, а он, хоть и знал уже, что ему грозит опасность с тылу, до последней минуты не давал своим людям команды стрелять — то ли от страха, то ли от растерянности, то ли от привычки к дисциплине. Когда же, наконец, они открыли огонь, то в темноте больше попадали друг в друга, чем в нас, потому что мы шли без единого выстрела.

К счастью, на нашем пути была только одна линия пулеметных позиций, ров и поперечная траншея; все это было сосредоточено на небольшом пространстве посреди территории промыслов, напоминающем площадь в старинном английском городе. Мы проскочили эту площадь с ходу. Бог ведает, как нам это удалось; верблюды ведь не кони, и наши действия ничуть не походили на кавалерийскую атаку. В темноте мы многих препятствий просто не замечали, хотя все расположение мне было давным-давно известно по донесениям разведчиков Зейна.

Ну, потом поднялся страшный шум — пальба, крики, боевые песни, от которых кровь застывала в жилах. Мой верблюд перескочил через траншею, проломив кому-то череп передними ногами. Потом я угодил на пожарный двор нефтеочистительного завода, где со всех сторон тянулись резиновые шланги, свиваясь в какой-то фантастический клубок, и тут, признаюсь вам, мне пришлось натерпеться страху: верблюд мой, испугавшись раздавшихся вдруг совсем близко выстрелов, шарахнулся в сторону и запутался в этом клубке. Мы оба рухнули на землю, и все мои восемнадцать всадников проскакали через нас.

Я неминуемо был бы раздавлен, но тугой жесткий шланг, спеленавший меня, как мумию, вместе с моим верблюдом, послужил мне защитной броней. Голову мне удалось уберечь благодаря тому, что я сунул ее под бок верблюда (до сих пор запах потной слипшейся шерсти стоит у меня в ноздрях). Откуда-то выскочили несколько легионеров с ручными пулеметами и открыли огонь по моим людям с тыла. Один из них наткнулся на меня; он выстрелил два раза, чтобы меня прикончить, но только задел мое левое плечо. Вторая пуля досталась верблюду, раненое животное стало неистово биться, брыкая ногами во все стороны, и храбрый воин Легиона почел за благо отойти подальше.