Разговор прервался. Приятно было послушать умиротворяющий шум листвы окружающих нас деревьев, которые в этом месте были особенно высокие, мощные, густые. Они как будто нас подбадривали, поддерживали, олицетворяли собой мощь и выдержку, подобающую человеку. Уж не души ли героических ленинградцев, покоящихся в этих местах в блокадных могилах, вселяли в нас уверенность в необходимости и правильности нашего профессионального служения, производственного подвига во благо неизбывной России?
После символичной минуты молчания говорить стало легче.
— Хорошо мне с тобой. Спасибо, что нашел время, Петр Георгиевич. Я часто встречаюсь со своими коллегами, но такого разговора как-то не получается. Я догадываюсь, почему. Одна из причин — закрытость нашего треста. Мы работали на оборонных объектах, а здесь лишние разговоры были наказуемы. Хотя стройка есть стройка, где бы ни была. Я уверен, что по контурам цеха не узнаешь, для чего он строится — для производства танков или тракторов.
— Сейчас другое время. Закончилась эпоха плановой экономики, начались бурные времена вхождения в рынок, и надо принимать не спонтанные, а обдуманные, правильные решения.
— Ну, если рынок, то и законы управления другие.
— Не надо путать штатное расписание с управлением. У нас стиль управления на заводе отработан годами: полная демократия при обсуждении будущего решения и его единоличное принятие. Заговорил я тебя, пошли.
— Знаешь, сейчас я стал постарше, но всё равно, когда приезжаю на стройку, смотрю с наслаждением на работу каменщиков. Мне нравится наблюдать, как кирпич за кирпичиком вырастает стенка. Так же и в нашей жизни: знания, которые мы получаем, дают нам необходимый жизненный опыт — это тоже наши кирпичики.
— Я не строитель, но скажу тебе по секрету: мне так хочется, как в молодые годы, встать за станок в ночную смену и выполнить задание наравне с опытными рабочими. Услышать от них добрые слова. Как жаль, что этой радости я уже никогда не смогу себе позволить.
Мы еще долго прощались, пожимали друг другу руки, что-то опять вспоминали. Сумерки и медленно разгоравшиеся фонари сигнализировали, что время нашей встречи истекло. Мы послушно побрели разыскивать оставленную неподалеку машину…
4
В приемной генерального директора производственного объединения «Кировский завод» Петра Георгиевича Семененко было, как всегда, людно. Помощник генерального, увидев меня, тут же подошел и любезно спросил.
— Что-то случилось?
— Нет, ничего, слава Богу. Хочу увидеться с Петром Георгиевичем, мы договорились с ним по телефону.
— Подождите минутку, Петр Георгиевич скоро освободится.
Он не успел еще договорить, как на пороге кабинета показалась высокая фигура генерального. Увидев меня и извинившись перед очередным посетителем, он махнул мне рукой.
— Заходи.
Уже в кабинете, когда сели за стол-приставку, протянул свою широкую, как лопата, ладонь.
— Здравствуй, дорогой. Рассказывай, что привело, какие ко мне вопросы? Мы же не виделись, наверное, с полгода?
— Пришел проститься, Петр Георгиевич!
— Не понял. Куда это ты собрался? В строительный комитет забирают?
— Да никуда меня не забирают.
— Тогда зачем прощаться?
— Правление приняло решение переехать с территории Кировского завода. —
Причина?
— Вы же знаете, объемов нет, работаем где можем. Управление механизации — на заводе. Чуть ремонт — проблема въехать, выехать. Снабженцы — на заводе, конторы строительных управлений и треста тоже у вас. Все здесь, только нет работы. Можно ли строить на Невском, а переодеваться после работы ехать на Стачек?
— Насчет Невского пример неубедительный. Вы ведь и в прежние времена в различных местах работали, а располагались здесь, и мы друг другу не мешали.
— Но сейчас, кроме конторских помещений, всё свободно: бытовки на двух этажах, склады. А за всё надо платить.
— Надо, я ведь тоже плачу.
Мы помолчали. Семененко по привычке подошел к окну, там ему легче думается. Я встал рядом. Мы несколько минут вместе наблюдали, как трактора с главного конвейера отправлялись на погрузочную площадку. Красивое, надо сказать, зрелище. Одухотворенная трудом человека техника, кажется, оживает, получает свой характер и судьбу.
— Пользуются спросом? — кивнул я на эти лайнеры полей.
— Пока да.
— Неужели не нужны будут?
— Если не будет крупных хозяйств, частники такую покупку не осилят.
— А кто же землю пахать будет?
— Как раньше, лошадки, — невесело пошутил Семененко.
— Смеетесь?
— Скорее плачу.
Еще немного помолчали, а когда молчание стало уже неловким и даже в какой-то степени тягостным, стали прощаться. Уже взявшись за ручку двери, я обернулся, услышав:
— Задержись, пожалуйста, Михаил Константинович. Зачем так прощаемся, как неродные? Давай пройдемся по заводу.
— С удовольствием, но у Вас же дела.
— Это тот случай, когда любые дела подождут.
Выйдя в приемную, генеральный подозвал помощника и что-то шепнул тому на ухо. Вышли на улицу. Рядом с заводоуправлением стоял новый цех-красавец. Заглянули. По неутомимому конвейеру двигались, то поднимаясь, то опускаясь, детали — верхняя одежда тракторов. Здесь придавали им лоск и товарный вид.