Герои Краснодона

Темнота все сгущалась. Мы стояли в углу двора, тесно прижавшись друг к другу, отдаляя минуту расставанья. Наконец я тихо сказала ребятам: «Пора уходить!» Простилась с Валерией. Сергей также обнял и поцеловал меня. Мне показалось, будто отрывают от меня кусок живого тела; сердце заныло сильнее, к горлу подкатил комок. Но я не плакала: мне не хотелось их расстраивать.

В это время послышались отдаленные шаги. Я еще раз попрощалась, поспешила в квартиру и закрыла за собою дверь.

Вскоре раздался стук.

— Откройте! Полиция.

Ну, думаю, началось…

В квартиру вошли помощник начальника полиции, изменник и продажная душа З., полицейский и еще один немец. З. спросил: «Где дочь?» Я ответила, что она ушла в село менять вещи. Последовали вопросы: с кем, куда я что она с собой взяла? Я ответила, что накануне вечером мы с ней говорили об этом, но куда она пойдет и с кем — об этом мы не договаривались; нас интересовало больше, что и как можно выгодней променять. Утром, говорю, я ушла на базар, а когда возвратилась домой, дочери уже не было.

Полицейские произвели обыск, перевернули в доме все вверх дном. З. все твердил, что вина моей дочери совсем незначительна, и что самые главные признались уже во всем, их только слегка отшлепали и отпустили, и что Валерия нужна, мол, как свидетель. З. давал слово честного человека, что если я скажу, где Валерия, то полиция никогда не приблизится к моей квартире и Валерия будет спокойно жить в Краснодоне, а не скитаться где-то.

Как-то помимо воли у меня вырвалась фраза:

— А вообще есть ли у вас честное слово?

Побледнел изверг; его маленькие, быстро бегающие глаза налились кровью. Он выхватил наган, приблизил его к моему лицу и, топнув ногой, закричал:

— Ах, ты… Пристрелю! Собирайся немедленно. В полиции ты будешь говорить по-другому. Мы тебе сумеем развязать язык!

Я была очень спокойна. Оделась и стала прощаться с Люсей (моей второй дочерью). Ни она, ни я не плакали, хотя было очень тяжело и слезы навертывались на глаза.

З. снова заговорил мягко и вкрадчиво:

— Вот видите, к чему приводит ваше упорство! Вы губите сразу двоих детей: одну обрекаете на скитания, а вторую — на голодную смерть. Подумайте об этом, время еще есть.

Я снова повторила, что ничего не знаю. Он поднялся и приказал следовать за ним, пригрозив:

— Посмотрим, что вы скажете нам в полиции.

Мы вышли. На дворе поднялся ветер: мокрый и колючий снег залепил лицо. Все улицы и закоулки города я хорошо знала. У меня мелькнула мысль о бегстве, но, вспомнив о Люсе, я твердо пошла вперед.

В полиции меня обыскали, зарегистрировали, затем повели в кабинет к начальнику.

Кабинет был ярко освещен. За столом, в большом кожаном кресле, развалившись, сидел начальник. На столе лежали плети: толстые, тонкие, широкие, как ремни, со свинцовыми наконечниками. Слева от начальника сидел З. и заискивающе улыбался.

У дивана стоял Земнухов. Он был без очков и казался больше обычного сутуловатым. Глаза красные, веки сильно воспалены. На лице ссадины и кровоподтеки. На полу лежало его пальто. Вся одежда на нем была в крови, рубашка на спине прилипла к телу. На полу краснели большие кровавые пятна. Эта картина произвела на меня страшное впечатление. Я сжала кулаки и невольно сделала шаг назад.

Из-за стола поднялся начальник — мужчина громадного роста, с огромными ручищами, сжатыми в кулаки. Шапка надвинута на лоб. Из-под нее на меня устремились маленькие, жесткие и колючие глаза. Он сделал несколько шагов ко мне и, потрясая в воздухе кулаками, посылал отборную ругань.

— Где дочка? С кем ушла?

Я ответила, что ничего не знаю о дочери, кроме того, что она ушла в село менять вещи.

— А где гранаты? — кричал он. — Ты тоже не знаешь? — И ударил меня по лицу.

Я пошатнулась. Помощник его ударил меня с другой стороны. На мою голову посыпались удары то справа, то слева, и я шаталась то в одну, то в другую сторону. Лицо сильно горело, в ушах звенело.

Повернувшись к Земнухову, начальник заорал:

— Где гранаты?

Земнухов устало ответил:

— Не знаю.

Начальник приказал вывести меня.

Полицейский, засуетившись, спросил:

— Куда ее отвести?

— Да-а, — протянул начальник, у нас женской камеры нет. Но ты помести временно всех женщин в комнате против моего кабинета.

Мы вышли из кабинета, сделали два шага и остановились. Полицейский открыл дверь и язвительно заметил:

— Это будет ваша квартира. Пожалуйте. С новосельем!

В камеру, кроме меня, вошли две женщины — пожилая и молодая. Дверь за нами захлопнулась, стало очень темно. Рассмотреть ничего не удалось.

Я решила лечь на пол, но не успела сделать это, как услышала душераздирающие крики, затем глухие стоны. Я подошла к дверям, опустилась на колени и через замочную скважину стала наблюдать за коридором. Пожилая женщина горячо молилась богу. Молодая кого-то возмущенно ругала.

По коридору пробежал полицейский с ведром в руках, пронесли шомполы, какие-то широкие ремни и веревки. Где-то недалеко снова раздались душераздирающие вопли.

Я не выдержала, встала и отошла от двери.

Избивали и мучили людей часов до двух ночи, затем все утихло. До утра я не смыкала глаз.