Герой

Неля с рождения жила в этом дворе. Мать не знала. Та не вынесла родов, так и не увидев свою дочь. Отец спился и умер, когда Неля не пошла ещё в школу. Воспитывала её бабка. Добрая, но как водится, справедливая. Часто, любя, материла её и срамила на весь двор, называя толстой коровой.

Неля училась в старшем на год классе. Была забитой тихоней. Без подруг, без друзей. После школы, Давид изредка встречал её во дворе. Когда та сидела на скамейке, пряча от всех заплаканные глаза. А из окна её квартиры доносились вопли родной бабки вещавшие миру, какого выблядка она пригрела на груди.

Потом, после выпускного, Неля уехала куда-то. Через год вернулась стройной, красивой, надменной. Работала в парикмахерской по соседству. Меняла ухажёров как бельё — по два раза на день. Отправила бабку в дом престарелых и зажила в её квартире. Казалось всё у неё было. Наркотой стала приторговывать полгода назад. Зачем ей этот геморрой?!

Сейчас её нужно долбануть шокером, чтобы перекосило красивое лицо, страх разорвал сердце на части и смерть постояла рядом, напомнив о быстротечности жизни. Ещё о её тупой жестокости над отдельно взятыми лицами.

— Чего молчишь? — прервала его растерянность Неля. — Взаймы не дам. Не проси. Мы хоть с тобой и вместе в одном дворе росли, но это, сам понимаешь не повод.

— Всё нормально. — Давид протянул ей две тысячи. — На все.

Ротвейлер исходился в лае, клацал зубами и брызгал слюной откуда-то снизу.

Неля забрала деньги и захлопнула дверь. Давид готовился, сжимал шокер в ладони, представлял с какой силой он выбросит руку вперёд и нажмёт на кнопку.

Сердце бешено колотилось.

Мысли об электрическом стуле, коровах на скотобойнях, искрящихся трансформаторах и замкнувших на ветру проводах мелькали в его голове. Дохлая кошка истошно орала в уши.

Ротвейлер, как и предполагалось был закрыт. Неля снова приоткрыла дверь. Уже больше чем в первый раз, и протянула маленький бумажный пакетик Давиду.

— Держи. Заходи ещё, будут деньги.

В её глазах он не видел ненависти, презрения. Казалось, что там, где-то в глубине за голубой радужкой притаилась что-то похожее на жалость. Она его жалела? Может и нет, но всё же…

Додик протянул оставшуюся тысячу.

— Я тут подумал и решил взять ещё.

Неля цокнула языком.

— Мутный ты какой-то сегодня, Додик.

Взяла деньги, закрыла дверь и пошла за порошком.

Топор. Раскольников. Старуха процентщица. Мрак. Грязь. Жесть.

Он взял ещё героина. Шокер выкинул у подъезда. С омерзением и страхом. Понял, что ни какого права не имеет, что «тварь он дрожащая».

Наверняка, каждый человек хотя бы раз делает глобальный выбор. Выбор между стремлением к жизни и стремлением в мир иной. У многих из нас был момент, когда мы садились за столом, перед кучей таблеток. Или долго смотрели на лезвие в ванной комнате. Не заладилось, не сложилось, накипело. Особенно в юношеские годы, помните: первые любови, скандалы с родителями и другая чешуя.

Когда это происходило, мы пытались сделать выбор осознанным. Осознанным потому, что бессознательный выбор между двумя ипостасями — жизнью и смертью — мы совершаем, практически каждое мгновение своего пребывания в этом мире.

Сейчас Давид должен был предпринять именно такой важный шаг. Он долго смотрел вслед заходящему солнцу, ожидая, что вместе с полным закатом светила, сумеет совершить и закат своей жизни. Жизни тридцати с небольшим лет, половина которой прошла рука об руку с белым порошком.

Додик оттягивал минуту расставания со вселенной, уныло глядел на оранжевый блин Желтого карлика, в душе проклиная его за то, что он так неумолимо ползет вниз за линию горизонта.

Ему не хотелось умирать, но Давид решил, что только так сможет бросить чёртов героин.

Его не подламывало, доза была принята полтора часа назад. Ещё можно было чувствовать себя нормальным человеком, без физической боли, свободно дышать, ходить, смотреть.

Но нормальность его — была лишь внешняя, физическая сторона. Внутри — была раздавленная, замороченная, не способная ни на что личность. Впрочем, Додик хотел верить, что поставить жирную точку в своей жизни он всё-таки сможет сам. Каким бы бессильным себе не казался.

Заготовленный шприц, с заведомо большей дозой героина, уже лежал рядом. Давиду не хотелось на него смотреть, но, всё равно, взгляд невольно, раз за разом возвращался к пластиковой трубке с прозрачным содержимым.

Давид проклинал себя. Чудовищно, но даже в такую минуту он не мог оторваться от наркотика!

Впрочем, привычка ненавидеть себя за свою слабость была сильна настолько, что состояние отвержения собственной персоны было для Давида обыденным.

Он много раз пытался бросить, завязать, «переломаться».

Но попробуйте заставить влюблённого, не общаться с возлюбленной, если она шепчет: «Куда же ты, милый, ведь нам так хорошо вместе?!» Если она дарит покой, нежность, чувство безопасности. И так приятно где-то под ложечкой. Такая нега от всего происходящего!