Герберт Уэллс. Жизнь и идеи великого фантаста

Уже с самого начала Уэллс писал не только о морлоках и элоях, марсианах и невидимках – он писал просто о людях. Это определило главную тональность его рассказов и нескольких ранних книг. «Чудесное посещение», появившееся всего три месяца спустя после «Машины времени», уже сильно от нее отличалось. Это еще не был бытовой роман в прямом смысле слова, но фантастическое в нем и вправду «никак не претендовало на достоверность». Ангел, нечаянно раненный сиддермортонским пастором, увлекавшимся орнитологией, – это, как сообщает нам автор в специальном «Примечании об ангелах», «ангел Искусства, а не Ангел, притронуться к которому – кощунство, не Ангел религиозного чувства и не Ангел народных поверий». Самые святые свои чувства он передает через музыку, и скрипка в его руках – инструмент поистине волшебный. Он появляется над Сиддермортоном в ярком сиянии, подобном блеску драгоценных камней, его крылья переливаются потоками невиданных красок, он молод, прекрасен и чист во всех поступках своих и побуждениях. Мир, из которого он нечаянно залетел, во всем непохож на наш.

Тамошние реальные звери – это грифы, драконы, сфинксы, единороги, гиппогрифы, а звери сказочные, о которых читают в книжках, это – лошади, коровы, орлы и множество других неправдоподобных существ, включая людей. В его мире не знают потребности в сне и пище, не рождаются и не умирают, там нет боли и горестей. Ангела из «Чудесного посещения» написал словно бы не тот Уэллс, который предстал перед нами после «Машины времени», «Человека-невидимки», «Войны миров». Эти три вещи мог бы проиллюстрировать только художник-график; Ангел же из «Чудесного посещения» доступен лишь кисти хорошего живописца. Уэллс это написал или кто-то из представителей «эстетического направления»? Для последних, впрочем, здесь тоже было нечто неожиданное. Пастор, подстреливший Ангела, не склонен считать его небожителем и немедленно начинает излагать известные ему (не иначе как из Уэллса) теории о четвертом измерении и параллельных вселенных, с чем Ангел, получи он научную подготовку, тоже, судя по всему, согласился бы. Да и люди, которые все знают об ангелах по картинкам, за настоящего ангела его принять никак не согласны. А может быть, он и вправду не ангел? На земле он быстро теряет свое переливчатое оперение, его крылья начинают сморщиваться, усыхать и теряют прежнюю силу. Облаченный в костюм от души полюбившего и приютившего его пастора, он теперь всего лишь неловкий горбун, поражающий всех своей неприспособленностью к жизни. Он и есть-то как следует не умеет, не говоря уж о знании светских приличий, которым усердно, но не слишком успешно учит его пастор. Ему, например, объяснили, что, если женщина держит что-то, надо немедленно помочь ей и взять это у нее из рук. И вот, будучи приглашен как музыкантвиртуоз к местной аристократке, он начинает с того, что за столом пытается вырвать из рук соседки чайную чашку, а кончает тем, что, ко всеобщему возмущению, отбирает у горничной поднос с грязной посудой и уносит его на кухню. Одни у пастора из-за него неприятности. И так уж викарий попрекает его странным гостем, который по ночам спать не дает, все на скрипке играет, и от епископа пришло суровое письмо, а теперь ангел еще опозорил его перед важными господами! Нет, это все-таки не ангел. Это вольтеровский Простак, принявший на сей раз обличье ангела. И роль ему отведена точно такая же, как иным героям Вольтера и других просветителей. Обычаи мест, куда он попал, ему вчуже, а потому он смотрит на все свежими глазами; ум его не затемнен предрассудками, и многое вызывает не только его удивление, но и негодование. На вопросы, которые он задает пастору, непросто ответить. Почему, скажем, вот тот старый крестьянин пашет поле, когда они с пастором сидят и пьют чай?