Гепард

Итак, в прототипы героя романа автор выбрал Джулио Фабрицио Томази ди Лампедуза, и причиной этого выбора могло быть сходство с прадедом, которое он находил в себе. Через два поколения автор «Гепарда» унаследовал интерес прадеда к астрономии и математике, его скептический ум, любовь к уединенным размышлениям, непрактичность человека, принадлежащего к «роду тех, кто за века так и не научился сложению своих доходов и вычитанию расходов», пессимистический взгляд на будущее Сицилии и на единство Италии. Элементы автобиографизма в образе дона Фабрицио признавал и сам писатель: «Дон Фабрицио выражает мои мысли» и «в сущности, протагонист — это я сам». Автопортрет писателя, «одновременно лирический и критический», увидел в доне Фабрицио и «крестный отец» первого издания «Гепарда» известный прозаик Джорджо Бассани, предваривший книгу восторженным предисловием.

Исходная и конечная хронологические точки повествования — 12 мая 1860 и первая декада мая 1910 года. Эти пятьдесят лет отмечены судьбоносными для Сицилии и для всей Италии событиями: высадкой гарибальдийской «Тысячи» на Сицилии и предательством идеалов свободы, за которые боролся Гарибальди, концом власти Бурбонов на острове в результате августовского плебисцита 1860 года и присоединением бывшего Королевства Обеих Сицилии к Пьемонту (Сардинскому королевству), официальным созданием 17 марта 1861 года единого итальянского государства во главе с представителем Савойской династии Виктором Эммануилом II. Реальные события служат автору дополнительным материалом для лепки характеров, без которого дон Фабрицио, Танкреди, отец Анджелики и сама Анджелика, честный Чиччо Тумео и осмотрительный иезуит падре Пирроне не были бы теми жизненными персонажами, какими видит их уже третье поколение читателей.

Публикация «Гепарда» пришлась на то время, когда неореализм в Италии исчерпал себя и тон в оценках произведений литературы задавали критики, связывавшие закат неореализма с кризисом романа как жанра. Сторонники неореалистической риторики привыкли к рабочим, крестьянам, скромным служащим, профсоюзным вожакам, партизанам в роли литературных героев и враждебно отнеслись к титулованному протагонисту, объявив дона Фабрицио ретроградом и аморальной личностью (при этом признавались такие, например, стилистические достоинства романа, как лиризм или как диапазон иронии — от мягкой до горькой, до ядовито-беспощадной). Никогда еще в истории итальянской литературы ни один роман не вызывал такой полемики. В первых откликах на «Гепарда» неожиданно обнаружилось сходство позиций у критиков левой и правой ориентации, коммунисты и близкие им по духу оказались в одном лагере с католиками, дружно приписав автору романа неверие в прогресс, в ценность человеческой жизни, обвинив Лампедузу в непонимании исторической важности объединения Италии. Против крайности подобных оценок решительно возражали те, для кого пессимизм автора и его главного героя оправдывала логика положения, в которое их поставила жизнь. У сословия дона Фабрицио нет будущего. При всем своем высокомерии, при всем презрении к мужлану Седаре, князь понимает закономерность его претензий, отдает должное его проницательности и умению приспособиться к новым условиям. Сам дон Фабрицио, Гепард, Лев, как он себя называет, отказывается играть по чужим правилам, что, впрочем, не мешает ему поощрять амбиции любимого племянника, быстро сообразившего, куда дует ветер (сначала князь смиряется с намерением Танкреди присоединиться к гарибальдийцам, а затем способствует его женитьбе на дочери Калоджеро Седары, богатого мэра Доннафугаты).

Лампедуза написал не исторический, а психологический роман: исторические вехи расставлены в книге не столько для читателя, сколько для действующих лиц. «Я принадлежу к несчастному поколению на грани старого и нового времени, одинаково неуютно чувствующему себя и в том и в другом», — говорит дон Фабрицио. Это заявление продиктовано сознанием классовой обреченности, бессилия и потому нежелания что-либо изменить, предчувствием краха, равносильного физической смерти. Слова молитвы, которую дон Фабрицио читает в начале романа («Ныне и в час нашей смерти…»), отзываются безнадежным эхом в заключительной фразе последней, восьмой, части, являющейся, по существу, вторым из двух финалов (первый финал — эпизод смерти князя): чучело дога Бендикб отправляется в мусорную кучу вслед за псевдореликвиями. Настойчивый мотив смерти, проходящий через все повествование, обрывается на самой трагической ноте.