Гепард

По ту сторону короткого моста собралось местное общество; за спинами встречающих толпились несколько десятков крестьян. Едва первая карета въехала на мост, городской оркестр с пылом заиграл «Мы цыганки»[29] — нелепое, но трогательное приветствие, каким уже несколько лет встречали здесь дорогого князя. И сразу же, по знаку мальчишек, высланных в дозор, колокола собора, а следом и монастыря Святого Духа наполнили воздух праздничным перезвоном. «Слава Богу, — подумал князь, — кажется, все как обычно». Среди встречающих были мэр дон Калоджеро Седара, перетянутый яркой трехцветной лентой, такой же новой, как и его должность; настоятель собора монсеньор Троттолино с большим сморщенным лицом; дон Чиччо Джинестра, нотариус, явившийся в парадном мундире капитана Национальной гвардии и с султаном на кивере; доктор дон Тото Джамбоно, малышка Нунция Джарритта, которая преподнесла княгине слегка растрепавшийся букет цветов, всего полчаса назад сорванных в саду дворца. Был здесь и Чиччо Тумео, соборный органист, стоявший, строго говоря, не по чину в одном ряду с представителями городской верхушки, но решившийся прийти в качестве друга и товарища по охоте. Надеясь доставить удовольствие князю, он захватил с собой и Терезину — темно-коричневую легавую с двумя пятнышками цвета грецкого ореха над глазами. Смелость органиста была вознаграждена дружеской улыбкой дона Фабрицио, искренне растроганного встречей. Он вышел вместе с женой из кареты, чтобы всех поблагодарить, и под неистовую музыку Верди и оглушительный колокольный звон обнял мэра и пожал руки всем остальным. Крестьяне стояли молча, и в их неподвижных взглядах читалось беззлобное любопытство, поскольку они ничего не имели против своего снисходительного синьора, нередко забывающего взыскать с них оброк или невысокую арендную плату. А поскольку они привыкли видеть, как усатый гепард танцует на фасаде дворца, на фронтоне церкви, на колонках фонтанов и на керамических плитках над дверями домов, им было интересно посмотреть и на живого зверя в пикейных панталонах, который протягивал всем лапу для рукопожатия и по-кошачьи улыбался.

«Нет, не как обычно, а даже лучше». Танкреди тоже был в центре внимания: но сейчас это был уже не ветреный мальчишка, которого здесь давно знали, а совсем другой человек — либеральный аристократ, боевой товарищ Розолино Пило[30], проливший кровь за свободу Сицилии. Танкреди чувствовал себя как рыба в воде. Его нисколько не смущали шумные изъявления восторга: эти деревенские поклонники казались ему очень забавными. Он говорил с ними на сицилийском диалекте, отпускал шутки, в том числе и в собственный адрес, с юмором рассказывал про ранение. Но когда он произносил «генерал Гарибальди», его голос становился тише, а лицо принимало такое же выражение, с каким церковный служка смотрит на Святые Дары. Дону Калоджеро Седаре (Танкреди слышал про его активность в дни освобождения) он громко сказал:

— О вас, дон Калоджеро, очень хорошо отзывался Криспи.

После чего, оставив всех в полном восхищении, подал руку кузине Кончетте и удалился.

Кареты со слугами, детьми и Бендико проследовали прямо к дворцу, тогда как остальные путешественники, прежде чем переступить порог дома, по давным-давно заведенному обычаю направились в собор (благо идти до него было недалеко), где в честь столь торжественного события молебствие должно было завершиться пением Те Deum[31]. Вновь прибывшие были в пыли, однако выглядели внушительно; встречающие же, хотя и сверкали чистотой, держались подобострастно. Шествие возглавлял дон Чиччо Джинестра, уважение к мундиру которого открывало проход в толпе; за ним под руку с женой шел князь, похожий на сытого смирного льва; дальше следовали Танкреди с Кончеттой, растроганной до слез сладостной мыслью, что идет в храм под руку с кузеном, но при этом огорченную тем, что заботливый юноша так крепко прижимает ее руку к себе с единственной, увы, целью — помочь обойти рытвину и не поскользнуться на очистках, которыми была усеяна улица. Затем в беспорядке двигались остальные. Органист исчез: ему нужно было отвести домой Терезину и успеть вернуться на свой громогласный пост к моменту входа процессии в собор.

Без умолку звонили колокола. Надписи на домах: «Да здравствует Гарибальди!», «Да здравствует король Виктор!», «Смерть Бурбонам!», сделанные два месяца назад безыскусной кистью, выцвели и, казалось, рады были бы спрятаться в стены.

Когда поднимались по лестнице, раздались пушечные выстрелы, а при входе маленькой процессии в собор дон Чиччо Тумео, не успев отдышаться от бега, но зато вовремя вдохновенно заиграл «Ах, Альфред мой»[32].