Георгий Иванов

Концепция вкуса остается в статьях Г. Иванова важнейшей, но она углубляется. Так, говоря о стихах Блока, он употребил выражение "провидение вкуса", связав это понятие не только со школой, которую прошел поэт, не только с историко-литературным окружением, но и с "тайной гармонического творчества". Эта тайна скрыта в самой природе лиризма. Она постигается только избранными. Иное имя для лиризма - божественная грусть. "Веселенькой" лирики не бывает,- пишет Г. Иванов. В лиризме все настоящее "пронизано лучами некой грусти". Таким образом, результатом "провидения вкуса" является "просветленная простота". Эти утверждения близки поэтике символизма, тем более что возникли они в результате размышления над стихами Блока. Но "провидение вкуса" - последняя инстанция в этом анализе. Следующий шаг повел бы к метафизике, а это для акмеиста почти табу. Поэтому критик идет не к таинственному источнику "провидения", а к его результату. Результатом такого провидения является "просветленная простота". И здесь критик опять на твердой почве, ибо это определение есть лишь парафраз знакомого "кларизма", в свое время декларированного протоакмеистом Кузминым, а затем подхваченного акмеистами.

Достаточно этих высказываний, чтобы понять, что акмеизм переживал кризис. В феврале 1914 г. закрылся "Гиперборей". Затем по предложению Ахматовой и Мандельштама приостановлен был Цех поэтов. Гумилев ушел добровольцем в армию. Еще существеннее, что сам литературный процесс начинает принимать иной облик. Как всякий подлинный критик, Г. Иванов оказался одаренным интуицией исторического времени. В его статьях намечается историко-культурный подход. Его отзывы о конкретных книгах деликатно инкрустированы историческими обобщени-ями. В одной из статей, например, он замечает: наше время, хотя и эстетическое, но порядком безвкусное. А говоря о Блоке, наблюдая в его стихах "в веках теряющуюся духовную генеалогию", он делает выпад против "синдика" Гумилева: "Когда читаешь такие стихи, ясным становится, как, в конце концов, не нужны истинным поэтам все школы и "измы", их правила и поэтические "обя-зательные постановления". Впрочем, Г. Иванов, несмотря на подобные отступления, свидетельст-вующие только о самостоятельности его пути, остался до конца верен многим заветам акмеизма.

Природа поэтического творчества не исчерпывается для Г. Иванова ни мастерством (как одно время для Брюсова: поэзия - ремесло не хуже любого другого), ни цеховыми "экзерсисами". Лирический подъем и "настоящая любовь поэта к своим трудам" не могут быть смоделированы. Отсюда, впоследствии, неприятие формализма как критического метода, а еще ранее - не игровое, как у кубо-футуристов, и не игривое, как у эго-футуристов, а серьезное, как у Блока и Гумилева, отношение к поэзии. Говоря о новой книге В. Курдюмова, в качестве главного достиже-ния поэта Г. Иванов отмечает его "серьезное отношение к поэзии". Подлинное стихотворение есть эстетический микрокосм. Без серьезного отношения к поэзии, т. е. без связи с иррациональным началом, которое одушевляет стихотворение, поэт производит только восковые куклы, манекены. Мертвое мастерство модернистов, жеманные выверты последователей Северянина, надуманный "неумный пафос" Городецкого, его же народничанье - все это остается только в области литера-турных приемов. Отличить имитацию (восковую куклу) от стихотворения-микрокосма - одна из задач критики. Она тем более ответственная, что в эпоху модернизма "мы все привыкли быть ценителями великолепных фальсификаций". Другие требования к стихотворению основаны либо на богатой к тому вермени акмеистической традиции, либо на субъективных предпочтениях. "Чувство языка" связывается с акмеистическим понятием вкуса и интенсивной природой слова, в отличие от экстенсивной у символистов. Акмеистическим является и взгляд на книгу стихотворе-ний скорее как на "изборник", чем сборник. Изборник - это не просто коллекция стихотворений, а поэтическая книга, в которой каждое стихотворение есть звено целого. Что же касается требования "звонкого" энергичного стихотворения, то в этом сказалось временное предпочтение самого Г. Иванова, писавшего именно в это время "звонкие" стихи:

Опять на площади Дворцовой

Блестит колонна серебром.

На гулкой мостовой торцовой

Морозный иней лег ковром.

* * *