Геометрия времени

Вечером Мельников ушел, и мы с Кристинкой остались одни. Мы сидели на кушетке при свете ночника. Я поцеловал ее щеку и вдруг начал целовать всю: руки, шею, губы. Трогал ее руками, пытаясь раздеть. Возбуждение достигло наивысшей точки. Вот мы легли уже голые, и я пытаюсь что-то сделать со своим членом. Тот принял небывалые ранее размеры, и я никак не мог обнажить головку – было очень больно. Я пытался войти внутрь – боль становилась еще сильнее. И вдруг эрекция закончилась. Я был совершенно бессилен. Кристинка лежала неподвижно и никак не пыталась мне помочь. Только много позже я понял, что она была девушкой, и я не мог проломить ее сопротивление. Я был в отчаянии. Кристинка все приняла совершенно спокойно и ни единым словом не упрекнула меня. В течение всей ночи брался за дело несколько раз, все с тем же удручающим результатом. Утром разъехались по домам – она просила не провожать ее.

А летом мы вдвоем поехали в Крым. Жили в маленьком сарайчике, в котором стояла одна большая кровать, и оставалось совсем немного пространства, чтобы встать с этой кровати. Окошко было завешено пожелтевшей марлей. Постепенно все наладилось. Мы занимались любовью по несколько раз в день. Утром шли на местный базар и покупали 4 персика по 30 копеек за штуку. Потом море, солнце, путешествия. О возможности брака я никогда не задумывался. Я не знал, что это такое. А жизнь тем временем начинала поворачиваться новой гранью.

Столкновение с реальностью

Была осень 1974 года. Собралось несколько человек: Кристина, Володя Харченко, Володя Боровко (в просторечии Бен), Фима и я. Сбор происходил в комнате, которую снимал для себя Мельников, уехавший в эти дни на свою историческую родину в г. Иваново. Тему держал Бен. Большой, красивый, голубоглазый и кудрявый, он не выпускал из рук гитару и пел неплохо поставленным голосом песни собственного сочинения. Только потом я понял, что песни эти так себе, Бену явно не давала покоя слава Высоцкого, и он выдрючивался, как мог. Харченко слушал его, широко разинув рот. Сам Харченко был довольно неплохим художником, я познакомился с ним в Крыму, где он писал мой портрет. Кристина пребывала в состоянии вдохновения, так же не спуская глаз с Бена. Фима откровенно скучал и потягивал сухое вино из огромного бокала. Когда Бен, наконец, устал и смолк, завязался незатейливый разговор про товарища Сталина. Кристина водрузила на голову Бенову шляпу и сияла глазами. Ближе к ночи все пошли гулять. В какой момент Бен с Кристиной исчезли и куда они направились – мне неизвестно. Помню только, что вернувшись обратно в Мельниковские апартаменты, я зарыдал громко и неудержимо. Харченко как мог старался меня успокоить. Фима положил мне руку на плечо и сказал:

– Володь, я понимаю, что все это очень больно. Ты просто первый раз столкнулся с реальностью.

Я кивнул, давясь слезами:

– А она… она вернется? – спросил я.

– А куда она денется, – сказал Фима. – Жизнь, как правило, скупа на возможности.

Я заснул лишь под утро, куда-то провалившись.

Весь следующий день Харченко бегал за вином, и домой я вернулся уже к вечеру. Часов в 11 набрал Кристинкин номер.

– Ну что? – спросила она.

– Где ты была?

– А это тебе очень важно знать?

– Да, – ответил я.

– В таком большом четырехэтажном доме, – сказала она, – называется общежитие.

– Зачем, зачем ты это сделала?

– Знаешь, Назаров, не приставай ко мне. У тебя своя жизнь, у меня своя.

И повесила трубку.

Через несколько дней я встретил Бена в студенческом общежитии на Стромынке. Мы сидели в комнате вдвоем.

– Володя, – начал я, – она ведь тебе не нужна. Ты женат. А она пропадет. Сделай же что-нибудь.

– Хорошо, – сказал Бен. Достал бутылку вермута. – Выпить хочешь?

И мы распили ее, эту бутылку.

Вечером я писал письмо Ане Орловой, жене Ивана, Мельниковского друга. Месяц назад я провожал эту Аню с маленьким сыном в аэропорт – она летела в Вильнюс. Жила она в одном из промышленных городов Украины, а в нашем институте училась заочно. Замужем за Иваном была три года. Так вот, я писал этой Ане письмо, в котором излагал все, что со мной случилось.

Потом наступила зима. Каждый день падал снег. Его нанесло уже столько, что трудно было ходить. Вскоре пришел ответ от Ани. Она писала, что 25 декабря приедет на сессию. Жить будет на Стромынке. Письмо заканчивалось такой строкой: «… а что до знакомств, то мне бы очень хотелось познакомиться еще раз с Володей Казаровым». Она приехала, как и обещала, 25-го. Я встречал ее в 6 утра на Курском вокзале с букетом каких-то белых цветов. Она взяла меня под руку.

– Пойдем, – сказала она.

Высокая, стройная блондинка со слегка ассиметричным носом и серыми глазами, взгляд которых казался очень глубоким. Мы шли по Садовой. Увидев почтовый ящик, я бросил в него прощальное письмо Кристине, написанное еще несколько дней назад.

Прошлое уходило, и время, вновь выйдя на сцену, готовило зрителям очередные сюрпризы.