Генрих Третий. Последний из Валуа

К 1560 году все противоречия XVI века, зародившиеся еще в эпоху Возрождения, крайне обострились и привели государство к полному краху. Никогда ранее не сосуществовали одновременно неукоснительное следование заповедям, религиозная добродетель, доведенная до фанатизма, и варварство; возвышенные принципы – и повседневное отступничество от них; ужас перед адом – и безумные оргии. С одной стороны, утонченность в духе Петрония, педантичная эрудиция, нравственные принципы, с другой – грубость, вандализм, убийство, возведенное в ранг поступка, достойного уважения.

Нарумяненные мужчины, с буклями до плеч и с драгоценными колье, выпив залпом несколько кубков, не находили большего удовольствия, чем поджарить ноги заключенному Ажеманные, прекрасные женщины, знавшие наизусть сонеты Ронсара, способные долго рассуждать о возвышенной любви, владели стилетом и, не колеблясь, могли всадить его в первого же солдата, чтобы избавиться от его докучливости.

В политике царили те же противоречия. Во главе протестантов, готовых ради веры на любые жертвы, строго следующих библейскому идеалу, стояли распутные, честолюбивые руководители – исключение составлял лишь Колиньи, – не гнушавшиеся взятками. Католики же, исполненные решимости пожертвовать своим спокойствием, деньгами и детьми ради защиты веры, обожествляли компанию авантюристов, для которых ортодоксия была чем-то вроде предвыборного трамплина. Таким образом, религиозные страсти служили сугубо земным интересам. Под их предлогом наследники феодализма вступали в спор с центральной властью, в спор, который считался исчерпанным после Анны Боже… ⁸Испания и Англия, мечтавшие ослабить Францию, вновь стали стремиться к реваншу.

Что могла некрепкая монархия противопоставить стольким опасностям? Абсолютно ничего – только пошатнувшийся престиж да грузную женщину в черном, столь долго презираемую и унижаемую, эту итальянку, которая, несмотря на то что она подарила королю Франции стольких детей и двадцать семь лет считалась членом царствующей династии Валуа, для большинства по-прежнему оставалась иноземкой. И однако только она еще верит в единство Франции, в единство, которое она старается сохранить как настоящий глава рода, защищая интересы своей семьи. И выполнив до конца долг, она докажет, что достойна чести, дарованной ей некогда великим Франциском I.

С первых же дней Екатерина намечает цели, которым она не изменит в течение тридцати лет: спасти корону, обеспечить своим детям королевский трон.

Безоружная, она противопоставляет неистовствующим солдатам улыбки, посулы, хитрость. Несмотря на свой траур, Екатерина создает при дворе обстановку пышной роскоши. В стране царит жесточайший экономический кризис, а королева-мать приучает свое окружение к роскоши, полагая, что привычка к удовольствиям, потребность в больших деньгах должны привлекать ко двору сильное и могущественное дворянство. Большие надежды возлагались и на фрейлин, к которым прибавилось немало красивых девушек. Как новые Далилы, они принесли своей госпоже шевелюру не одного Самсона.

В передышках между угрозами заговоров королева-мать расслаблялась, позволяя себе помечтать о будущем, которое она готовила своему любимому сыну.

Маленький принц имел удовольствие надеть платье из затканного золотом полотна и фиолетово-красную бархатную накидку, чтобы в качестве герцога Бургундского присутствовать 11 мая 1561 года на короновании Карла IX. Когда он вступил под своды Реймсского собора, возглавляя процессию пэров Франции, его красота вызвала восхищенные возгласы дам. Во время коронационных празднеств Александр испытал лучшие мгновения своей жизни, которая будет достаточно унылой из-за постоянных мер предосторожности, вынужденно принимаемых королевской семьей.

После смерти Франциска II при дворе произошли большие перемены. Лучшие должности теперь принадлежали дворянам-кальвинистам. Им доставались все почести, им же – улыбки красавиц. Конде, едва выйдя из тюрьмы, тут же попытался прибрать власть к рукам, но легкомыслие и страсть к удовольствиям делали его легко уязвимым, и Екатерина воспользовалась возможностью заменить ему тюремного надзирателя одной из своих фрейлин, мадемуазель Лимейль. В ту пору королева-мать до такой степени покровительствовала протестантам, что Теодор де Без в разговоре с Кальвином называл ее «наша королева», и даже сам Александр в какой-то момент почувствовал, что колеблется в своих убеждениях. Но влияние его друга Жуанвиля быстро вернуло монсеньора в лоно католицизма.

Жуанвиля Александр предпочитал всем своим друзьям, и огорчение его было очевидно, когда он узнал о предстоящем в начале октября отъезде Гизов.

В ярости от того, что королева-мать упорствовала в своем либерализме, герцог Франсуа де Гиз и его новые союзники, Монморанси и маршал Сент-Андре, в знак протеста решили покинуть двор; поступок этот скрывал хитрый замысел.