Генрих Третий. Последний из Валуа

В отличие от Карла, хмурого, грустного и состарившегося под тяжестью своего преступления, Екатерина никогда не выказывает ни сожаления, ни признаков раскаяния. Не вступая в военные сражения, она уничтожила всех протестантов, которые были непобедимы на поле боя. Партия гугенотов была обезглавлена и обезоружена. Мысль о собственной победе наполняла ее радостью.

Удивительный парадокс, достойный ученицы Макиавелли – одновременно Екатерина продолжала поддерживать дружеские отношения с Реформацией. Возобновляются прерванные на некоторое время переговоры о свадьбе Елизаветы Английской и герцога Алансонского; монсеньор был представлен полякам как кандидат протестантов.

Ненависть Колиньи, ярость Карла, и особенно любовное разочарование, втянули Генриха в эту кровавую историю, из которой он не вынес для себя никакой выгоды и где он играл второстепенную роль. К несчастью, в глазах общественного мнения роль его была решающей, и Екатерина, надеясь использовать этот довод для нажима на Филиппа II, сначала ничего не предпринимала, чтобы развеять мрачную легенду. Такая тактика укрепила позиции принца в католической партии, но за это пришлось заплатить первым пятном на репутации. Посол Франции в Венеции, дю Феррье, писал Екатерине, что «монсеньор утратил все шансы на корону императора, хотя до Варфоломеевской ночи ничто не мешало ему надеяться ее получить – герой превратился в убийцу».

Несмотря на весь свой католицизм, Генрих тяжело переживал бремя этой ответственности. Он тут же начал писать послания, записки, стараясь преуменьшить свою роль и оправдать участие в кровавой бойне. Он никогда не позволит относить на свой счет трупы, которыми были забиты все реки Франции, но воспоминание об ужасах той ночи кровавой тенью ляжет на его судьбу.

Глава 10 Из Ла-Рошели в Краков (29 сентября 1572 – 6 июля 1573)

Посвящение в рыцари ордена Сен-Мишель происходило 29 сентября. Среди тех, кто удостоился этой чести, были король Наваррский и принц Конде. В самый торжественный момент церемонии они должны были сделать перед алтарем глубокий реверанс. Видя их унижение, королева-мать не могла скрыть охватившей ее радости и, обернувшись к присутствовавшим в церкви послам, широко улыбнулась.

Человек, униженный подобным образом, не мог позволить себе быть ревнивым – вернувшись в лоно церкви, принцесса Конде обрела утраченную свободу.

Эта резвая, смешливая молодая женщина была совершенно покорена удовольствиями, о существовании которых она, до девятнадцати лет живя в провинции, и представления не имела. Жизнь манила ее, и она мечтала, забыв обо всем, броситься в ее объятия, но угрюмый увалень, с которым по политическим соображениям была соединена ее жизнь, никак не мог быть гидом в этом путешествии. А рядом был другой, такой очаровательный, такой красноречивый, такой знаменитый! Маленькая Мария была вполне добродетельна, но пропитанная эротикой атмосфера Лувра мало способствовала стоицизму.

Мадам Неверская, сестра принцессы, охотно вызвалась помочь влюбленным и послужить для них ширмой – счастье Генриха не знало границ. На несколько недель он совершенно забывает о придворной жизни, интригах, о Польше, своем генерал-интендантстве, о славе и честолюбии. Его вполне устраивала роль двадцатиоднолетнего Дафниса, приходящего в экстаз при виде девятнадцатилетней Хлои.

Погруженный в свою идиллию, Генрих не придает значения родам своей сестры, королевы Испании Елизаветы, а ведь ее дочь, родившаяся в октябре 1572 года, принцесса Мария-Елизавета, могла стать его женой и принести ему в приданое трон. Узнав эту новость, Карл IX воскликнул: «Тем лучше для королевства!»

Генрих оставался наследником, но он и не думал радоваться.

Одним из последствий его любовной лихорадки была перемена отношения к Маргарите, сильно связанной в ту пору с мадам Конде. И, возможно, впервые он смотрит на нее просто глазами брата.

Екатерина питала жгучую ненависть к королю Наваррскому, поскольку гороскоп предсказывал, что ему будет принадлежать французский трон. Желая уничтожить его, и чем скорее, тем лучше, она сразу после Варфоломеевской ночи задумала развести его с Маргаритой. Генрих полностью поддерживал этот план. Он полагал, что таким образом поможет сестре освободиться и загладит свою вину перед ней. Велико же было их изумление, когда Маргарита резко воспротивилась.

Однако ею руководила совсем не супружеская любовь: любое общение с этим мужланом, от которого вечно разило чесноком, было ей глубоко противно, но их связывали общие политические интересы. У Маргариты было немало причин обижаться на свою семью, и постепенно она отдалилась от родни, став частью клана Бурбонов.

Мария Клевская видела, что Генрих страдает от этого глупого упорства. С другой стороны, герцог Гиз, снова ставший другом монсеньора, опять начал вздыхать при виде королевы Наваррской. Его страсть, которая, пока Маргарита не вышла замуж, была для всех помехой, теперь вполне устраивала и королевскую семью, и церковь. И мадам Конде посвятила себя этой благородной миссии.