Геннадий Зюганов

Этот «тайный жар» не позволял впасть в холодное оцепенение, привносил в обыденное существование жажду идеала, побуждал к действию. Прямо скажем, подобное состояние души и восприятие происходящего не совсем типично для традиционного партийца. Но эта необычность обусловила своеобразный генезис взглядов, которые со временем стали выделять Зюганова из среды партийных функционеров. Тем более что его убеждения проявлялись в поведении и поступках. Может быть, благодаря именно этому свойству он в конечном счете и состоялся как лидер общенационального масштаба. Его восприняли, потому что ему поверили. Если многие партийные функционеры и чиновники, оказавшись в тяжелую пору безвременья в оппозиции к антинародной политике Горбачева — Яковлева — Шеварднадзе, в поисках опоры встраивались в нарастающее патриотическое движение, то Зюганов влился в него органически и естественно. В его лице здоровые патриотические силы страны приобрели не только убежденного бойца, но и человека образованного и эрудированного.

Он сразу же получил от патриотов России огромный кредит доверия. Когда были утрачены последние надежды на то, что власти все же проявят перед страной политическую и гражданскую ответственность, а соратники Зюганова по российской Компартии остались без каких-либо рычагов реального воздействия на ситуацию, Геннадий Андреевич прибегнул к последнему средству — к силе слова и убежденности в правоте своего дела. Так летом 1991 года родилось знаменитое воззвание — «Слово к народу», которое наряду с крупнейшими хозяйственными руководителями и военачальниками поддержали и подписали известные деятели культуры. Кстати, другой небезызвестный «патриот» — вице-президент Александр Руцкой, начинавший общественную деятельность после Афганистана в Московском обществе русской культуры «Отечество» и не удовлетворивший в нем свои амбиции (слишком много было повседневной работы, не сулившей прорыва к власти), обещал за это Зюганову десять лет тюрьмы.

Зюганов мог с чистой совестью заявить: «Я русский по крови и духу», и ни у кого не возникало сомнений, что для него «русский вопрос» — это вопрос жизни и смерти нации и что, несмотря на беззаветную преданность своему кровному народу, он при этом остается убежденным интернационалистом. Не случайно вокруг Геннадия Андреевича объединялись и люди, далекие от коммунистических идей. Никогда не состоявший в КПСС и сторонившийся активного участия в политике известный литературовед и публицист Вадим Кожинов был доверенным лицом Зюганова на президентских выборах 1996 года, причем искренне гордился этим («Если бы не было Зюганова, я бы ни за кого не голосовал») и так пояснял свою позицию: «Я считаю, патриотическая идея не противостоит социализму, а укрепляет его. Крупнейшие русские мыслители предсказали социализм для России как неизбежность. И революция произошла — да, с невероятными жертвами. Но отрицать ее теперь на этом основании, пытаться отменить сделанное за 75 лет и вернуться к прежнему, дореволюционному обществу — это все равно что пытаться воскресить убитого человека». С лидером КПРФ связывал надежды другой замечательный русский писатель, убежденный антимарксист Дмитрий Балашов, выразивший все свои надежды в двух словах: «Зюганов, побеждай!» В его поддержку выступили признанные мастера культуры: Владимир Меньшов, Станислав Говорухин, Аристарх Ливанов, Михаил Ножкин, Татьяна Петрова…

Напомним, что многие бывшие коммунисты в это время безудержно охаивали свое же коммунистическое прошлое.

…На защитившего толковую диссертацию выпускника Академии общественных наук обратили внимание в ЦК КПСС и предложили ему перейти на работу в аппарат Центрального Комитета. Даже время для размышления не стал брать Геннадий Андреевич — отказался сразу же: не видел он для себя места в ЦК при безнадежно — и физически, и морально — дряхлеющей верхушке. Старело и деградировало не только Политбюро — вся высшая номенклатурная элита, которую за рубежом стали называть геронтократией. Обидно было, конечно, слышать такое о руководителях своей великой страны, но ведь и возразить было нечего. Тем более что и стиль руководства страной и партией становился сообразным возрасту Брежнева и его окружения — нижестоящие эшелоны власти не столько трудились в поисках новых путей продвижения вперед, сколько подстраивались под вышестоящие структуры; и так — снизу доверху. Естественно, не составлял исключения в этой «слаженной» иерархии и аппарат ЦК КПСС, о чем Зюганов ко времени окончания АОН был прекрасно осведомлен. В этих условиях, согласись он перейти туда, неизбежно пришлось бы «укорачивать» себя, подстраиваться под правила бюрократических игр. А это претило всей его натуре. Хорошо, что не надо было искать предлог для отказа — действительно хотелось поработать на родине в новом качестве.