Гений войны Скобелев. «Белый генерал»

Его, можно сказать, женили на княжне Гагариной почти насильно, так как она влюбилась в него и через сестру Скобелева сделала ему предложение. Скобелев согласился, но предупредил, что где бы ни была война, он туда уедет от жены, чтобы она это вперед знала. Согласие было дано, свадьба состоялась, но уже через несколько дней выяснилось, до какой степени Скобелев не годится для семейной жизни. Особенно с тещей выходили сцены, о коих Гагарины доводили до сведения Аничковского дворца.

Часто происходили сцены из-за пустяков, так как теща, княгиня Гагарина, постоянно твердила, как ей неприятно, что дочь уже не «ее сиятельство». А генеральшу Скобелеву в доме у Гагариных продолжали называть «ваше сиятельство».

И вот за обедом у Гагариных, подавая кушанье, официант назвал Скобелеву «Ваше сиятельство». Скобелев, сидевший рядом с женой, рассердился и, стукнув кулаком об стол, громко сказал:

– Я раз и навсегда сказал, что тут нет «сиятельств», а есть генеральша Скобелева!

После этого он встал из-за стола и поехал обедать к Динону, где я его встретил случайно.

К тому же жена для него была неподходящей, которую французы называют эмансипированной… Так, она любила ухарскую тройку, которой сама правила заместо кучера. Народу простому это не нравилось. Как-то в Москве зимой встретил я Скобелеву, правящую в санях тройкой. Ее, конечно, знали в Москве, и извозчик мой очень презрительно отнесся к ней.

– Тоже, подумаешь, чем занимается? – сказал он презрительно. – Он там служит Богу и великому Государю, а она…

К этой несчастной свадьбе, кроме настояния сестры, твердившей о влюбленности княжны Гагариной к Скобелеву, были, думается, и другие мотивы. Княжна Гагарина была любимой племянницей бездетного князя Меньшикова. Говорили, что он завещает свое огромное состояние именно этой своей племяннице. Князь Меньшиков был закадычным другом Дмитрия Ивановича Скобелева, отца «Белого генерала», и будто между ними был разговор о том, что если Миша жениться на племяннице, то Меньшиков, передав состояние ей, Михаилу Дмитриевичу передаст титул «Светлейшего князя Меньшикова». А это льстило самолюбию Скобелева-отца…»

Уже во время первой поездки за границу, вскоре после свадьбы, вышла размолвка. В Швейцарии как-то утром молодая Скобелева спросила, где Михаил Дмитриевич? Ей прислуга ответила, что рано утром Михаил Дмитриевич уехал на поезде, сказав, чтобы генеральше доложили, что он уехал к Дон Карлосу в Испанию, чтобы помочь ему в войне, так как дела претендента не важны…

Все, касающееся Скобелева не в его пользу, передавалось в преувеличенном виде в Аничковский дворец и восстанавливало цесаревича Александра против него. Гагарина же была «персона грата» (желательная личность. – Авт.) у цесаревны, будущей императрицы.

После парижской речи перед сербскими студентами, по словам Д. Д. Оболенского, «Бисмарк потребовал, чтобы русское правительство отреклось от Скобелева и сняло с него генерал-адъютантские вензеля, а также отняло корпус, которым он командовал. Скобелев, как он мне потом сам говорил, не вполне сказал то, что напечатали газеты. Прочтя свою непроизнесенную речь, он собирался уже ехать в редакцию, чтобы опровергнуть ее, когда к нему приехал с визитом Гамбетта (Гамбетта Леон-Мишель (1838–1882) – министр Франции, руководитель масонской ложи «Великий Восток». – Авт.) и уговорил его не опровергать сказанного.

– Мне необходимо знать, как отнесется пресса, да и вся Франция, к вашей речи, к сказанному о немцах, – сказал он.

Скобелев согласился и вернулся в Россию через Швейцарию, минуя Германию…

Я видел Михаила Дмитриевича тотчас по приезду. Он взбешенно ходил по комнате и постоянно повторял:

– Что мы Липпе Демольт какая-нибудь, что Бисмарк смеет так говорить с нами, требовать?

А между тем положение было серьезное. Вильгельм I обиделся и грозил «оседлать боевого коня». Грис (министр иностранных дел России. – Авт.) струсил. Но тут дядя Скобелева, бывший министр императорского двора граф А. В. Адльберг… помог. Он редактировал письмо к германскому императору. Это письмо, подписанное Александром III, произвело такое впечатление на старика-императора, что он прослезился, и инцидент был исчерпан…

В ожидании развязки этой истории Михаил Дмитриевич страшно волновался. Я его навещал ежедневно. Он предполагал уйти со службы и поручил мне свой заветный портфель с бумагами отвезти в Москву Ивану Ивановичу Маслову, другу семьи Скобелева. Маслов управлял Московскою удельною конторою. Другую часть бумаг передать И. С. Аксакову.

Я попросил мне сообщить текст его парижской речи, и Михаил Дмитриевич начал мне ее диктовать, но не дописал и половины, как вошел граф Н. П. Игнатьев. Я, кончно, ретировался. Когда Игнатьев уехал, Скобелев вошел успокоенный. Оказалось, что ответ из Берлина получен удовлетворительный и Скобелев остался корпусным командиром. Везти портфель в Москву оказалось ненужным.