Гений вчерашнего дня

— А какой ему расчёт? Его же самого привлекут…

— Э-э… Если бы все человеческие дела на расчётах зиждились! А то ведь больше на дури…

И Бестин испугался. Ему вдруг захотелось избавиться от Шамова.

— Но что мне будет? — подумал он вслух. — Тянет на мелкое хулиганство…

— И то верно. Вы ловко придумали… — Человек в чёрном сложил пальцы пистолетиком. — Игры в пиф-паф.

А денег пока не требуете. Только ведь кто соблазнит малых сих, тому лучше мельничный жернов, да в омут…

Незнакомец рассыпался мелким смехом.

«Как гнусно он хихикает», — подумал Бестин.

Вспыхнув, перегорела лампочка, выхватив свернувшийся, как свиток, потолок.

— А человецев искушать не гнусно?! — вдруг заорал человек в чёрном, заполняя собой всю комнату.

Бестин закрылся руками.

Оставшись одна, Ангелина Францевна ушла в болезни.

Появились бабки-травницы, знахарки, умевшие снимать порчу.

«Богульник хорош от подагры», — воровато причитали они, кадя повсюду запах лекарств.

Покрывая платком секущиеся волосы, Ангелина Францевна зачастила в церковь, молилась за сына, ставила свечки мужу.

«Без Бога душа, как овца заблудшая, — густел басом батюшка. — Без Бога живёшь, как в лесу дремучем…»

И Ангелина Францевна косилась на строгие лики угодников.

На Покров она решила навестить сына. Выкрашивала седину, пудрила дряблые щёки. Портя румяна, раза два всплакнула. На улице было сыро, сквозные липы уже пропускали тёмную синеву. Ангелина Францевна взяла такси, дорогой наказывала себе не злобить сына стариковскими наставлениями, и то же авто час спустя привезло её домой — уже мёртвую, с неестественно запрокинутой головой и выпученными глазами.

Хоронили скупо, на кладбище пришли старухи-соседки, мелко крестившие покойницу. Туман полз клочьями, и сгорбленные фигурки выглядели в нём особенно жалко.

Глядя на мать, Бестин запомнил сухонькие, смирно сложенные руки и волосы, убранные с воскового лба под чёрную ленту.

Когда гроб стали заколачивать, Бестин отвернулся.

Рябухин действительно признал в Бестине сына Ангелины Францевны, которую он навещал после смерти Берсения. Он долго колебался, прежде чем донести. Его смущала и собственная трусость, и неизбежное, когда откроется дело, унижение. Но всё же он явился в кабинет следователя Павла Прокопьевича Смыкалова, и в тот же кабинет через день вызвали Бестина.

Пропеллер разгонял сизый дым, плывший от дешёвых папирос следователя.

— Слышали, в городе убийства прокатились… — начал он издалека. — Проверяем вот всех…

— Меня подозревают?

Следователь замахал руками.

— Ну что вы, как можно! Я ведь уже двадцать лет как служу, участковым начинал, я и батюшку вашего застал…

Хотите чаю? — Бестин отказался. — А я выпью.

Чай размышлять помогает… — Павел Прокопьевич достал из-за папок распечатанную пачку, не спеша, всыпал в стакан.

— Боже упаси вас обидеть! Но, согласитесь, вы уже год как университет бросили, нигде не работаете… — Он мелко помешивал в стакане. — А теперь вот и связи странные завели… И чем вы только занимаетесь?

— А я обязан отчитываться? У вас, верно, и так осведомителей хватает…

— Хватает, хватает! Этого добра, как грязи… — Павел Прокопьевич глубоко вздохнул. — А как я дружка вашего нового притащу в отделение, да допрошу с пристрастием?

— Прекратите ёрничать! — огрызнулся Бестин. — Не стройте из себя Порфирия Петровича!

— Да уж, да уж!.. — закудахтал следователь. — Куда уж нам! Так ведь и вы не Раскольников… Однако же на людской подлости промышлять вздумали…

Бестин вздрогнул и как-то сразу осунулся.

— Откуда вы знаете? — прошептал он, побледнев. — Это он вам сказал?

— Кто? — подхватил Павел Прокопьевич, разливая в блюдце дымившийся чай. — Ну же, голубчик, выкладывайте…

Но Бестин уже оправился.

— Нечего выкладывать! И хватит меня ловить, всё равно не поймаете…

— Фу ты, какие мы важные! — напустил обиду следователь.

— Претензий много, а сами наследство отцовское проматываем…

— Завидуете?

— Тоже скажете! Только я в университете навёл справочки — вы ещё тот умник! И про меня, верно, думаете — мент тупой!.. Только напрасно, мы своё дело знаем туго. Рано или поздно, дойдём. Как бы не опоздать…

— Да как вы смеете! — взорвался Бестин, стискивая пальцы. — Хотите на меня убийства повесить? Признания добиваетесь? А в чём? К Рябухину заходил? И что? Дверью ошибся…

— Стоп! — перебил следователь. — А чего вы про Рябухина вдруг речь завели? Я ведь, кажется, его не упоминал…

— Так элементарно! У меня с ним давняя антипатия, ещё со смерти отца, вот он вам, видно, и наплёл с три короба…

— Ну, хорошо… Только зачем безвинному так волноваться?

Может, всё-таки выпьете чаю? А приятель ваш, тот, кого на дачу к себе поселили, ведь он забулдыга… И пьёт.

Какая вам компания?

Павел Прокопьевич пристально уставился на собеседника.

— Ну, это моё дело! — вскинулся Бестин.

— Это конечно, только разве он вам ровня? И верно, мать недовольна…

Следователь осёкся.

— Умерла она… — эхом отозвался Бестин.

— Ой, и не знал! — притворно смутился Павел Прокопьевич.

Бестину стало противно.

— Я ухожу! — твёрдо сказал он, поднимаясь к вешалке и втискиваясь в пальто.