Гений столичного сыска

Такая версия была проверена следствием. Оказалось, что фельдфебель Прохоренко в ночь на двадцать восьмое августа был суточным дежурным по батальону, заступив на дежурство в двенадцать часов пополудни двадцать седьмого августа и сменившись в двенадцать часов пополудни двадцать восьмого августа. То есть имел полное алиби.

Еще Константин Тальский утверждал, что двадцать восьмого августа, ночью, от крыльца флигеля, где квартировала его тетушка, в сторону Рыбацкой слободы отъехала тройка. Однако следствием было установлено, что ни вечером двадцать седьмого августа, ни в ночь на двадцать восьмое августа, ни рано утром того же дня никаких троек по улице Владимирской не проезжало, чему свидетелями были трое человек.

Имелось в протоколах допросов Тальского-младшего и утверждение, что у Платониды Евграфовны имелся некий должник, которому она уже довольно давно ссудила под проценты немалые деньги. Этого господина, фамилию которого он не помнит, генеральша Безобразова крайне опасалась. И всегда, когда он к ней приходил, посылала за городовым, чтобы тот побыл в девичьей комнате, покуда должник не уйдет.

Делать нечего: стали опрашивать всех должников Платониды Евграфовны. Благо старушка была доскональной и записывала своих должников в специальную тетрадочку, где у нее значились и номера выигрышных и процентных билетов. Однако самый крупный ее должник вернул все деньги с процентами еще в начале двадцатых чисел августа, а у остальных опять-таки оказалось твердое алиби.

Все эти факты, которые, казалось, должны были сыграть на пользу обвиняемого, не подтвердившись, наоборот, обернулись против него. Однако все улики против Тальского-младшего были косвенные и довольно шаткие.

Еще в деле имелись два момента, на которые Воловцов не мог не обратить внимания.

Первый. Раны, полученные жертвами преступления генеральшей Безобразовой и ее горничной Сенчиной, по заключению городового врача Павла Николаевича Правицкого, не могли быть нанесены ни одним из тех двух кинжалов, что были найдены пятнадцатого октября при обыске в квартире Константина Тальского.

Второй. В деле имелось показание члена Казанского военно-окружного суда полковника Семена Глебовича Панкратова, в котором он заявляет, что одиннадцатого ноября, пребывая в городе Рязани и проходя по Иерусалимской улице в половине одиннадцатого вечера, он нагнал недалеко от церкви Благовещения двух мужиков и стал невольным свидетелем их разговора. Один из них заявил своему спутнику, что, судя по всему, в скором времени состоится суд над Константином Тальским и его наверняка осудят на каторгу. После чего добавил: «Кабы я всего лишь одно слово сказал, то его сейчас же выпустили бы». На что второй мужик ответил: «Не лезь, куда не просят. Не то и тебя посадят». Когда полковник Панкратов вмешался в разговор и стал расспрашивать, что же они такого знают, мужики разом разбежались.

На это показание приезжего полковника тем более следовало обратить внимание, однако судебный следователь Сусальский его проигнорировал. Не было предпринято никаких действий по поиску этих двоих мужиков, хотя они наверняка были здешние и проживали недалеко от того места, где их повстречал полковник Панкратов. Более того, не были составлены даже их словесные описания, хотя член Казанского военно-окружного суда Панкратов успел рассмотреть лицо того, что проговорил: «Кабы я всего лишь одно слово сказал, то его сейчас же выпустили бы».

Возникал вопрос: это невнимательность Сусальского или он сознательно игнорировал оба важных момента?

Предстоящая работа заметно осложнялась: в дело об убийстве генеральши и ее служанки предстояло залезать с головой. Одной проверкой заявления Колобова в управлении Сретенской полицейской части тут не обойтись.

А куда деваться? Дать возможность посадить невиновного, в то время как настоящий убийца будет разгуливать на свободе?

Непозволительно сие для следователя по особо важным делам… Да-с!

* * *

Как уроженец Рязани Иван Федорович Воловцов знал о купцах Морозовых много, ежели не все. Конечно, в их семейные тайны он посвящен не был, так как это ему было без надобности. А вот то, что родоначальник рязанской купеческой династии Федор Васильевич Морозов был вольноотпущенным крестьянином просвещенного помещика Казначеева, Воловцов знал. В середине девятнадцатого века тот вместе с сыновьями Иваном и Панкратом был зачислен в рязанское гильдейное купечество.

Знал Воловцов и то, что после смерти Федора Васильевича в тысяча восемьсот пятьдесят четвертом году все его начинания вполне успешно продолжили его сыновья. Особенно деятельным оказался младший – Панкратий.