Читаем Гении разведки полностью

— Только Яцков, увы, не дожил, присвоили ему Героя посмертно. А тогда отец и Яцковы продолжали очень тесно работать и дружить в Нью-Йорке. Отец женился, но они вместе ездили на дипломатические пикники. И отец, сделав вид, что увлекся виски, пускался танцевать вприсядку. Мама заливалась пунцовой краской, не знала, куда прятать глаза, а папа продолжал танцевать гопака. Американцы это видели и его всерьез не воспринимали: вот он, простой русский парень. Мама с папой эти танцы вприсядку очень часто вспоминали и смеялись: в это время у него на связи было шесть или семь агентов, в том числе и такие… Но никто этого не знает, это чисто семейные рассказы из жизни разведчика.

— Ведь он еще и дипломатом работал.

— Отец так вкалывал. Даже не смог вырваться в роддом, чтобы встретить маму со мной. Попросил сделать это Анатолия Яцкова. Я потом его звала дядей Толей. Он мне часто отвечал: что, дочка?

— У Яцкова дети были?

— Двое — Павел и Виктория. На девяностолетие отца я их приглашала в 2004 году. Отец попросил Яцкова нас встретить и привезти из роддома, а дядя Толя тоже был очень занят и не успел заехать домой, чтобы взять приданое, которое мама приготовила — одеяло, распашонки. Приехал в роддом налегке. День был холодный, шел дождь. И когда меня вынесли американские медсестры, то просто завернули в плащ дяди Толи. Так и приехали домой.

— Вот они, семейные предания.

— А что делать? Отец встречался с кем-то из своих агентов. Дядя Толя тоже был вечно занят.

— Когда вы вернулись в Москву, сколько вам было лет?

— Это был 1947 год. Мне — два года. Я получила свидетельство о рождении на имя Фоминой Наталии Александровны. Под этой фамилией папа работал в США. Когда отец скончался, возникли сложности. Мы с сестрой обратились к нотариусу за оформлением наследства, отец нам завещал денежные вклады, а нотариус, «пробивая» мое свидетельство о рождении, говорил, что оно фальшивое, такого нет. Не проходило оно по компьютеру, и пришлось искать людей, которые были знакомы с Александром Семеновичем, знали об истории моего рождения и могли подтвердить, что отец работал под фамилией Фомин в Америке, в Чехословакии и в Англии. И только благодаря тому, что сестра и племянник засвидетельствовали, что я действительно являюсь дочерью Феклисова, что я ее старшая сестра, нотариус поверил и выдал мне денежный вклад отца.

А семейная жизнь родителей сложилась счастливо. Всегда рассказывают, что разведчики — бессребреники. На примере моей семьи свидетельствую — это так. В войну папа отдавал серьезную часть своей зарплаты в Фонд Победы. Но он, сын железнодорожника, очень трогательно заботился о своих родственниках. Их было немало, жили они тяжело. И перед отъездом из любой страны, куда забрасывала Служба, или отправляясь в отпуск, накупал для родни чуть не фургон одежды. Дешевой, но очень практичной.

И уже на склоне лет, выйдя в отставку, так о нас заботился. Сам жил со второй женой Маргаритой в маленькой квартирке. А свою, большую, передал нам с сестрой. Он женился на Маргарите, она была намного моложе, после ухода моей мамы. И та очень помогала ему.

(Я помню эту милую женщину. К моему приходу всегда накрывался стол. Маргарита быстро поняла, что мне нравятся ее пирожки. И даже при уходе, уже в прихожей, обязательно всовывался мне кусок теплого пирога. Увы, болезнь унесла Маргариту за считаные месяцы. Феклисов снова остался один. Теперь он приходил ко мне на работу, где мы сидели, беседовали, никогда не спорили. С его разрешения я записывал на диктофон кое-что из им рассказывавшегося. Потчевал его пирожками из нашей столовой. Видно, они вызывали у него определенные ассоциации. И Александр Семенович все повторял: «Жениться бы мне надо. Жениться». — Н. Д.)

Но даю слово дочери:

— А потом отец женился в третий раз. И он, и мы, его дочери, были очень довольны. Семь лет в браке с доброй и отзывчивой женщиной. Конечно, тоже помоложе папы. Ему везло. Такой был человек.

<p>Какое в Чехии раздолье</p>

Спрашивал Александра Семеновича, в каких из множества стран, где ему довелось поработать, понравилось больше всего. Ожидал, что, конечно, в США или в Англии, а получил совсем неожиданное:

— Эх, Николай Михайлович, как было хорошо в Чехословакии. В Праге так спокойно.

Это после ареста в Англии Клауса Фукса отправила Служба его куратора Феклисова в тихую Прагу. Он там поработал как следует. Удалось создать в ЧССР (не забыли, как расшифровывается?) вполне дееспособную внешнюю разведку. Консультации Феклисова ценили, присваивали ему местные высокие награды. А он твердо знал, что никакие спецслужбы за ним не гоняются.

И еще в Праге он пристрастился к садоводству. В Москве, выйдя в отставку, любил копаться в саду. Даже в конкурсах участвовал. И, как рассказывает Наталия Александровна, часто в них побеждал. Даже в мелочах он тоже играл только на победу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Когда мы слышим о каком-то государстве, память сразу рисует образ действующего либо бывшего главы. Так устроено человеческое общество: руководитель страны — гарант благосостояния нации, первейшая опора и последняя надежда. Вот почему о правителях России и верховных деятелях СССР известно так много.Никита Сергеевич Хрущёв — редкая тёмная лошадка в этом ряду. Кто он — недалёкий простак, жадный до власти выскочка или бездарный руководитель? Как получил и удерживал власть при столь чудовищных ошибках в руководстве страной? Что оставил потомкам, кроме общеизвестных многоэтажных домов и эпопеи с кукурузой?В книге приводятся малоизвестные факты об экономических экспериментах, зигзагах внешней политики, насаждаемых доктринах и ситуациях времён Хрущёва. Спорные постановления, освоение целины, передача Крыма Украине, реабилитация пособников фашизма, пресмыкательство перед Западом… Обострение старых и возникновение новых проблем напоминали буйный рост кукурузы. Что это — амбиции, нелепость или вредительство?Автор знакомит читателя с неожиданными архивными сведениями и другими исследовательскими находками. Издание отличают скрупулёзное изучение материала, вдумчивый подход и серьёзный анализ исторического контекста.Книга посвящена переломному десятилетию советской эпохи и освещает тогдашние проблемы, подковёрную борьбу во власти, принимаемые решения, а главное, историю смены идеологии партии: отказ от сталинского курса и ленинских принципов, дискредитации Сталина и его идей, травли сторонников и последователей. Рекомендуется к ознакомлению всем, кто родился в СССР, и их детям.

Евгений Юрьевич Спицын

Документальная литература
1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука