Гении разведки

Начинающий разведчик Саша Феклисов имел поразительную способность сходиться с людьми. Сам не знаю почему, но и мне, познакомившемуся с ним в 1993-м, когда Александру Семеновичу было под восемьдесят, а мне всего-то за сорок с небольшим, общение с собеседником давалось всегда легко. Заходил в его маленькую квартирку на Большой Грузинской и чувствовал себя словно на исповеди. Но не своей. Наверное, ему хотелось вспомнить, высказаться. И он говорил, впрочем, никогда не называя фамилий своих агентов, которых именовал только «друзьями».

В годы войны Феклисов работал под дипломатическим прикрытием в США. О своем близком Друге, неприметном нью-йоркском инженере с крупного военного завода, всегда рассказывал и с радостью, и с болью. Судьба этого человека сложилась потом трагически, и, как мне кажется, винил в этом Феклисов (а зря) себя тоже. В военную пору Друг работал на СССР «сугубо на идейной основе». Признавался типичному русаку Феклисову: «Слушай, эта гадина Гитлер решил перебить всех вас, русских, и нас, евреев. За это мы с тобой его здорово накажем». И поток сведений, который шел от не слишком удачливого техника, был неиссякаем.

На Рождество Саша купил Другу часы и сладости для семьи. Жена и дети Друга все время болели, да и жили бедновато — вчетвером на одну скромную зарплату.

Встретились в здоровенном баре. Пока выпивали и закусывали, Друг время от времени бросал взгляд на принесенный сверток, который оставил на подоконнике. Пожурил за дорогие, по его мнению, часы и, уходя, забрал с окна сверток, плотно, в несколько слоев завернутый в промасленную бумагу. Феклисов понял, что подарок для него предназначенный. Уже на улице Друг вручил сверток разведчику, пояснив: «Это Красной армии — к Рождеству. Образец нового оружия. Только-только испытано на нашем заводе. Пригодится и нам, американцам, и вам, чтобы бить наци».

Феклисов ужаснулся. А как же с конспирацией? Друг улыбнулся: «На Рождество даже на моем военном заводе конспирация отменяется. Охранники ведь тоже люди».

Феклисов взял сверток и прогнулся под его тяжестью — каким же образом дотащил его на встречу тщедушный Друг? Пришлось брать такси. В посольство ехать не решился. Дома распаковал подарок. В нем оказался… Вскоре «прибор» был доставлен в Москву дипломатической почтой.

Александр Семенович получил за «подарок» выговор: все каноны элементарной конспирации были низвергнуты. А другу просили передать благодарность. Особенно от подводников: о такой новинке у нас и не слышали.

Не смогу рассказать в известных мне деталях, как с помощью своей агентуры добывал Феклисов в США во время войны и после нее, уже в 1950-е, в Англии секреты атомного оружия. Билась в нем какая-то упорная жилка, так годами и не заглушенная, строжайшей дисциплины. О собственной роли в атомной разведке Александр Семенович не рассказывал. Но это именно у него были в Великую Отечественную войну на связи в Штатах наши агенты.

Глухой разведчик слышал мир

Я познакомился с ним уже седовласым, вечно возящимся с неизменным садящимся и здорово его подводящим слуховым аппаратом. В маленькой квартирке недалеко от Белорусского вокзала ему поставили специальный телефон, озарявшийся при звонках ярким красным сиянием. Он не слышал и резкого дверного звонка, и опекавшим его молодым коллегам из Службы внешней разведки пришлось установить в прихожей чуть ли не прожектор, который при нажатии кнопки у двери мигал красным светом.

Уже готовя эту главу, я все же решился спросить его дочь Наталию Александровну: «Как разведка, цепко следящая за здоровьем своих сотрудников, допускала глуховатого резидента до работы?»

Оказалось, что почти оглох на одно ухо юный тогда Александр Феклисов, когда загорелся их полуразрушенный московский барак. Он повел себя героически, вытаскивая из пламени родственников и соседей. Когда деревяшка сгорела, замученный парень прилег отдохнуть на доски около какого-то холодного сарая. Проснулся, а ухо при минус двадцати буквально примерзло к ледяным промороженным доскам.

Но Александр Феклисов, по словам дочери, был таким человеком, что собственных недугов не стеснялся. Предупреждал о глухоте всех — и начальство, и даже агентов. Всегда просил их говорить с ним, усаживая под ухо, которым слышал нормально. Иногда подсмеивался над частичной глухотой, но так свято верил в себя, в свое дело, что и мысли не допускал, будто это помешает в работе. Вот уж у кого не было комплекса неполноценности. Как-то на важной пресс-конференции, посвященной выходу его книги, иностранный журналист задал ему вопрос — и сложный — не под то ухо. Но он не смутился: во-первых, привык; во-вторых, умел читать по губам и по нескольким словам определить суть вопроса. Никогда не отвечал невпопад.