Генезис

Перейдем к земле, хотя вместо нее сгодятся и хлебные крошки. Посыпав клинок, я провел рукой. Печать засветилась в воздухе. Авантюра, конечно. А ну как зазвучит сигнализация? Так ведь штраф выпишут, нешуточный, между прочим. Но обошлось. И последний тест — положив кинжал под стеллаж, я стал свидетелем серебряного свечения печати.

А неплохо так. Всего девять часов работы, и вот у меня есть партия «Златозмейки» и новые чернила. Не будь я собой, открыл бы лавку травников. Бизнес хоть и не шибко доходный, но стабильный и не очень-то мутный. Но не будем о грустном.

Вылив чернила в небольшую приплюснутую скляночку, я так же ее запечатал, собрал сумку и прибрался на столе. Работа была интересная, поэтому усталости не ощущалось. Тележка встретила меня немым укором. Мол, чего это она тут так долго на якоре. Вложив амулет, я отправил ее к входу или к выходу. Порой не разберешь, что называть входом, а что выходом.

Безмолвная лестница отвезла меня на поверхность, и я вышел наружу. За окнами уже темнело, но приемная была все так же забита усердными студиозусами. Впрочем, все те же лица, все те же разумные.

Смотрительница, прищурившись, ожидала, что я, как всегда, побегу, но в этот раз у меня был для нее сюрприз. Подойдя ближе, я протянул руку, и она не сразу сообразила, что мне нужны бланки. Поставив очередную партию автографов, я поклонился и вышел вон. И в этот раз вслед мне не шипел клубок рассерженных змей.

На улице было хорошо. Хотя я глубоко убежден, что плохой погоды не бывает. Просто бывает плохое настроение. Дождь, снег, солнце или облака, а может, даже и туман, — все это неважно, если на душе хорошо. Вот и сейчас, не обращая внимания на мелкую морось, визитную карточку весны, я бодренько шагал в сторону ворот.

— Швыдче ногу, резвее шаг! Раз-два! Раз-два! И слезы богов нам не помеха!

Звук отдаваемых команд все стихал, сменяясь щебетом студентов, выбравшихся на прогулку. И сколь бы ни было у меня хорошее настроение, все же я не понимаю, какой кайф ходить и мокнуть при этом, держась за руки. И будто бы это сверхромантично и все такое. А ведь таких хоть стреляй. Пока я дошел от библиотеки до ворот, встретил как минимум девять пар. Это же восемнадцать потенциальных клиентов белых халатов! Ну ладно там можно ночью пройтись, проветриться… Нет, чужда мне вся эта розовая чушь. Как говорил всеми измученный Станиславский — не верю.

— Пропуск! — донеслось из открытого окошка.

Протянув свой бессрочный пропуск, я дождался, пока ребята сверят бумаги.

— Проходи, — прозвучал недовольный голос.

Ну да. Он-то небось надеялся на небольшую взятку, но я нынче на мели. В кошельке, что лежит дома на тумбочке, всего тридцать золотых. А сейчас за поясом всего три. Даже пару лет назад, когда я только-только явился в столицу, у меня и то больше было. Видно, верно говорят — столица либо разденет, либо королем сделает, третьего не дано. И что-то мне подсказывает, что до венценосной особы мне ой как далеко.

Покинув территорию Академии, я отыскал глазами кеб и пронзительно свистнул. Мужичок извозчик, заслышав знакомый звук, дернул поводьями и подъехал поближе. Нравятся мне эти кебы, привет из картин про Шерлока Холмса. Не того буржуйского бреда, а нашего — советского, качественного фильма. И нет лучше Шерлока, чем товарищ Ливанов. Устроившись на обитом ситцем диванчике, я протянул в окошко заготовленную плату. Не так уж и много — семь медных, а длина маршрута не имеет значения.

— Куда изволите, вашмилсть?

— На Пятую Бедняцкую.

Извозчик вздохнул, но все же цокнул языком и пустил лошадей вперед. Пятая Бедняцкая — это столичное пограничье, отделяющее город от трущоб, коими были Пять Ям. И, ясное дело, ни один благоразумный извозчик не поедет в этот негостеприимный район.

За окном пролетала вечерняя столица. Утопающая в огнях, пахнущая вином и сдобными булочками. В скверах гуляли молодые, люди постарше сидели в дорогих тавернах и пабах. И где-то на холме всеми цветами радуги сиял императорский дворец. Его позолоченные купола уходили прямо в небо. Высокие окна отражали лунный свет, сверкая, подобно кристально-прозрачному алмазу. Даже с такого расстояния я видел подъезжающие кареты и буквально созерцал этих нарядных и гордых людей. Нет, меня не тянет в это общество, просто любопытно посмотреть на настоящий бал. А не на то уродство, что устраивали Гайнесы, в замке которых я работал в качестве личного слуги Ози Гайнеса, графского сынка.

Заскрипели рессоры. Открыв дверь, я спустил лесенку. Такого изобретения, как поребрик, не знала ни одна из дорог, кроме главной, так что приходилось спускаться по старинке. Кивнув извозчику, я нырнул в переулки. Достав из сумки изрядно побитый, весь в заплатах плащ, я завернулся в него подобно тому, как чумной заворачивается в неброское тряпье. Теперь сойду за своего.