Весной и летом 1914 года я дважды вынужден был вмешаться в политические вопросы. Печатная полемика приняла чрезвычайные размеры. Все газетные редакции мира казались в высокой степени нервными, в особенности в Петербурге и в Берлине. Миссия Лиман-Зандерса в Турции вызывала у нас впечатление, будто в Константинополе хотят организовать воинские части, долженствующие помочь туркам в любое время, а по надобности – закрыть проливы. А это означало – война. В этом у государя не было никакого сомнения. В «Кёльнише Цейтунг» появилась статья с выпадами против Военного министерства, которая не могла оставаться без ответа ввиду того, что пестрела неверными показаниями о развитии русской армии и обвиняла нас в приготовлении нападения на Германию. Против этой статьи я резко восстал. Немецкие пилоты, спускавшиеся даже на Урале, давали общественному мнению повод опасаться, что Германия со своей стороны подготовляет нападение на Россию. Эти трения не оказали бы, быть может, такого глубокого влияния, если бы одновременно не появилась на горизонте в момент критического положения на Балканском полуострове опасность, заключавшаяся в возможной практической ценности русско-французского союза. Во Франции кабинет Думерг – Кайо, опиравшийся на леворадикальное большинство, которое вовсе не относилось к России с большой симпатией, получил возможность руководить новыми выборами, что в свою очередь дало Думергу возможность предоставить государственный выборный аппарат целиком в распоряжение этих пацифистских и по отношению к нам враждебно настроенных партий. В связи с этим и результат выборов в пользу левых радикалов совпал как раз с тем важным моментом, когда вопрос о введении трехлетнего срока службы, которое нам обещали Жоффр и Пуанкаре, был принят парламентом. Чтобы заставить французов вспомнить свой долг, одновременно сгладить паническое настроение у нас и поднять нашу самоуверенность, я распорядился напечатать ту статью в «Биржевых Ведомостях», которую немцы приняли за угрозу по их адресу: «Россия готова, Франция также должна быть готова». Это было в начале июня. Статья эта не сумела успокоить Петербург, так же как и ставшие вскоре гласными сведения об отношении нового французского правительства к России не сумели успокоить нервного настроения. После заключения морского соглашения с Англией русская дипломатия почувствовала себя достаточно сильной, чтобы проводить свои планы, не считаясь с немцами. Общественное мнение же придерживалось взгляда, что Россия не должна снова упускать случая и что русские интересы не должны стоять в зависимости от внутренних политических течений Франции.
1 Перевод с немецкого.
Часть восьмая. Мои преобразования в военном ведомстве
Глава XXII. Бюрократия, финансовые заботы, парламент
Для выполнения моих задач необходимо было полнейшее ко мне доверие государя. С той поры, как государь убедился, в какую пропасть своим военным дилетантством вел дело его дядя Николай Николаевич, доверие его величества ко мне было настолько велико, что во всех военных вопросах – до самого начала войны – мое мнение оказывалось решающим.
Николай Николаевич до войны утратил настолько свое влияние на государя, что неспособен был создавать мне серьезные, непосредственные затруднения.
А это уж было очень знаменательно, при известных семейных наклонностях государя.
Поддержку более прочную, чем у царя, имел я в лице председателя Совета министров Петра Аркадьевича Столыпина, но, к сожалению, слишком рано ее лишился. Я сходился с ним в основных воззрениях на дело, как и во мнениях относительно внутренней политики. Во время моих неоднократных посещений по должности киевского генерал-губернатора, когда затрагивались самые серьезные вопросы, мы с ним имели возможность ближе ознакомиться друг с другом. И как военному министру мне приходилось довольно часто обращаться к нему лично, чтобы то или другое дело направить на верный путь. Делал я это охотно, так как обмен наших мыслей происходил при полнейшем взаимном доверии. К сожалению, этот человек преждевременно скончался от руки убийцы.
В Киевском военном округе назначены были в 1911 году большие маневры, на которых государь пожелал присутствовать, а вместе с тем быть и на открытии памятника императору Александру II.
Для меня лично поездка эта представляла громадный интерес как по существу дела, так и по прекрасным воспоминаниям о лучших днях моей государственной службы.
Государь с семьей разместился во дворце, П.А. Столыпин в доме генерал-губернатора, а я в доме командующего войсками генерала Иванова, в моем бывшем жилище.