В вестибюле, выложенном скользкими плитами, носильщики с багажом нанесли еще снегу, поэтому когда бомбометчик, поскользнувшись, стукнулся о соседа справа, то бомба взорвалась и от него самого осталось очень мало: голова покатилась в зал, а кишки вместе с ремнями от бомбы повисли на люстре у потолка. Правый сопровождающий разорван был на три части, а фельдшерица получила более четырехсот ран и к вечеру скончалась.
При обыске у нее на квартире был найден номер «Южного Края», в котором красным карандашом отчеркнуто было сообщение о моем приезде в Харьков.
Серия случайностей спасала меня неоднократно. На этот раз она была связана с неисправностью железной дороги.
До полковника Еремина начальником Киевского охранного отделения был полковник Спиридович, очень энергичный и способный человек. Он правильно рассуждал, что для успешной борьбы с противником надо изучить его основательно и не считать дураком; если он окажется умным, то может произойти неприятная перемена ролей.
После перевода в Петербург Спиридович издал целый том обстоятельного исследования о революционных организациях, которые, в свою очередь, видели в нем сильного противника, поэтому решили его ликвидировать.
Сотрудникам Спиридовича не удалось уберечь своего начальника. При выходе из квартиры он был очень тяжело ранен в грудь навылет, но не смертельно. На время выбыв из строя, он лечился за границей. Промежуток до полного выздоровления, очевидно, и дал ему возможность заняться литературой по своей специальности.
До организации охранных отделений их работа входила в круг деятельности губернских жандармских управлений.
С таким губернским жандармским управлением я впервые столкнулся в Сувалках, будучи командиром полка. О жестоком обращении с солдатами со стороны некоторых офицеров мне было передано не в служебном порядке, а посредством органа Министерства внутренних дел. Но более опасная сторона выяснилась при другом случае. После верховой езды в Сувалках я обычно шел вместе с офицерами полка пешком через город в собрание на завтрак. Полковник губернского жандармского управления донес об этом генерал-губернатору в Варшаву, создав впечатление, будто офицеры во главе с командиром полка ходят со стеками в руках по городу и раздражают население. Дело это сошло без последствий. Генерал Гурко передал этот донос в Вильно моему главнокомандующему, который, в свою очередь, потребовал от меня рапорт. На этот раз наказан был жандармский полковник, которого полк бойкотировал, и он вскоре был переведен.
В Киеве образчиком такого отрицательного назначения был генерал Новицкий, к которому Драгомиров относился совершенно справедливо с презрением. Это был патентованный «жандарм-доносчик», из любви к искусству собиравший сплетни, которые служили ему материалом для доносов, когда по существу не о чем было доносить и проявлять усердие. Ремесло это вошло до того в плоть и кровь его, что Новицкий даже в отставке не мог обходиться без доносов, но преимущественно, конечно, анонимных, даже правильнее – полуанонимных, так как характерный почерк выдавал автора. Именно подобного свойства люди, как Новицкий, составили незавидную репутацию корпусу жандармов, несмотря на то что в его рядах было много людей, заслуживающих уважения и правильно понимавших назначение этого учреждения, снабженного исключительными полномочиями.
Мне передавали, что на каком-то большом обеде, во время закуски, генерал Новицкий подошел к Драгомирову с рюмкой в руках, чтобы выпить за его здоровье.
Михаил Иванович с улыбкой добродушно на это ответил: «Пьете за мое здоровье, а потом донесете кому следует, что командующий пьянствует».
Новицкий об этом действительно доносил.
Опасная сторона полномочий, предоставленных корпусу жандармов, заключалась в том, что для осуществления идеальной мысли пришлось иметь дело не только с не идеально чистым личным составом, но и зачастую с людьми с сомнительной репутацией. Людей с таким благородным характером, как генерал Джунковский, который некоторое время стоял во главе корпуса жандармов, было немного.
Первоначально, при разделении Третьего отделения, при императоре Александре II образован был корпус жандармов в виде органа для надзора за деятельностью чиновников и офицеров, состоящих в роли начальников. Чины этого корпуса должны были ограждать подчиненных от злоупотреблений и превышений власть имущих. Для этого они должны были составлять мнения о характере и жизни чиновников, а так как большинство самих жандармов было далеко не высокой нравственной марки, то они и развивались преимущественно в сторону сыска, совали свой нос в жизнь частных лиц, сколько-нибудь заметных в обществе. Как начальник громаднейшего корпуса офицеров, я находил деятельность жандармов особенно вредной и унизительной.