Генерал террора

Савинков был не рад своему влиянию на окружающих людей. Возникла ведь и другая забота: за ним последовал и обременённый семьёй Карл Иванович Штальберг. Тут ещё решительнее было возражение:

   — Но — дети, дети?

   — Дети проживут и без меня.

   — Вы принесёте очень большую пользу и на своём хуторе.

   — Несоизмеримо меньшую. Как и Сулятицкого, не отговаривайте. За границей я хочу познакомиться с «бабушкой русской революции». Она ведь вышла с каторги?

   — Екатерина Константиновна? Брешко-Брешковская? Да, я встречал её ещё во время ссылки в Вологду, в девятьсот третьем году. Удивительная женщина!

— Вот ведите. Чем я хуже вас?..

На это совсем не находилось возражений.

Так и поплыли они в грозовую, штормовую ночь — ведь нарочно была выбрана такая погода — мимо сторожевых пограничных кораблей, на утлом судёнышке, без единого огонька. Спорить было уже поздно.

Шторм крепчал. Курс на Констанцу выдержать не удалось, кое-как по ветру зашли в устье Дуная, в первый румынский порт Сулин. Там их, конечно, никто из своих не ждал. Лишь после многих скитаний, где подкупом, где угрозой оружия переходя границы, через Венгрию добрались до Базеля.

Первое, что сделал Савинков, — отправил в Севастополь срочное письмо:

«Его превосходительству генерал-лейтенанту Неплюеву. Милостивый государь!

Как Вам известно, 14 сего мая я был арестован в г. Севастополе — по подозрению в покушении на Вашу жизнь — и до 15 июля содержался вместе с гг. Двойниковым, Назаровым и Макаровым на главной крепостной гауптвахте, откуда, по постановлению Боевой организации партии социалистов-революционеров и при содействии вольноопределяющегося 57-го Литовского полка В.М. Сулятицкого, в ночь на 16 июля бежал.

Ныне, находясь вне действия русских законов, я считаю своим долгом подтвердить Вам то, что неоднократно было мной заявлено во время нахождения моего под стражей, а именно, что я, имея честь принадлежать к партии социалистов-революционеров и вполне разделяя её программу, тем не менее никакого отношения к покушению на Вашу жизнь не имел, о приготовлениях к нему не знал и моральной ответственности за гибель ни в чём не повинных людей и за привлечение к террористической деятельности малолетнего Макарова принять на себя не могу.

В равной степени к означенному покушению непричастны ИЛ. Двойников и ФА. Назаров.

Таковое же сообщение одновременно посылается мной ген. М. Кардиналовскому и копии с него — бывшим моим защитникам присяжным поверенным Жданову и Малянтовичу.

С совершенным уважением Борис Савинков. Базель 6/19/VIII, 1906 г.».

После таких террористических эскапад, после мировой огласки всего происшедшего, — позаботились, чтобы попало в газеты, — подписать смертные приговоры оставшимся в Севастополе заложникам никто не решился. Ни очередной, после смерти Плеве, министр внутренних дел Столыпин, ни начальник департамента полиции Трусевич, ни председатель суда Кардиналовский, ни тем более генерал Неплюев. Последний рад был, что развязался с такими беспокойными людьми.

Разумеется, просто выпустить на волю заложников не могли — сослали на каторгу, зная, что они оттуда сейчас же убегут, а малолетнего Макарова заключили в местную гражданскую тюрьму. Но ведь и сквозь стены смелые люди уходят!

Уже через год подросший Макаров бежал из севастопольской гражданской тюрьмы... и если был всё-таки повешен, так уже за другое — за убийство начальника тюрьмы петербургской...

Назаров Фёдор Александрович, ко всему прочему причастный к покушению на нижегородского губернатора барона Унтербергера, впоследствии тоже был повешен...

«Динамитка» Рашель Лурье (по кличке Катя), избежавшая ловушки в Севастополе и не пожелавшая попасть в руки шедших по пятам жандармов, посчитала за благо сама застрелиться...