Генерал Кутепов

Храбрый и умный Каледин был словно полупарализован.

К тому же с возникновением государственной власти на местах возник местный сепаратизм, имеющий на Юге и Кавказе значительную базу, который реагировал на государственную идею добровольчества очень холодно.

Двадцать шестого ноября равновесие кончилось, большевики выступили в Ростове и Таганроге, власть там перешла в руки военно-революционных комитетов. Каледин обратился к казакам — казаки отказались навести порядок.

Атаман не хотел начинать военных действий, боялся первым пролить кровь, предчувствуя, что и это положения не спасет. Но отступить перед чуждой ему силой он тоже не мог.

И он пришел к Алексееву за помощью.

Добровольцы взяли Ростов. Их отряд составлял тогда не более пятисот штыков.

Тотчас по прибытии в Новочеркасск Кутепов получил назначение начальником гарнизона в Таганроге и его районе. В городе было юнкерское училище. Кутепову придали Георгиевский батальон в восемьдесят человек под командованием семнадцать раз раненого, опирающегося при ходьбе на палку полковника Тимановского и партизанский отряд Семилетова практически из одних юнкеров и гимназистов.

С севера наступал многотысячный отряд Сиверса.

Стояли сильные морозы, обороняться было тяжело. По железной дороге к Матвееву Кургану подходили составы с красногвардейцами; они рассыпались вдоль полотна и вперевалку шли к станции, стреляя на ходу. Напор был сильный, но бестолковый. Кутепов раз за разом отбивал эти атаки. Бои шли ежедневно. Большевики, получив отпор, митинговали у своих подъездов, силой захватывали их и двигались обратно. Им на смену прибывали новые отряды. Это была тяжелая, давящая на нервы война, без надежды на серьезный успех. Пока что горстка удерживала тьмы. Надолго ли?

Убитых складывали на платформы. Сами жили в товарных вагонах, с печками.

За спиной — рабочий Таганрог, сорок тысяч рабочих. На добровольцев они смотрели мрачно, редкие юнкерские патрули вызывали у них злобу. Четырнадцатого января рабочие восстали. Два дня юнкера отбивались, начальник училища полковник Мостенко собрал их вокруг себя и приказал пробиваться к Кутепову. Он был ранен. Его несли по улице под обстрелом. Мостенко видел, что с ним юнкерам тяжело, и они все тут лягут. Он приказал его оставить, прикрикнул, и молоденькие юнкера, хмурясь и отворачиваясь, побежали вдоль улицы. Он проводил их взглядом и застрелился. Не первый и не последний был полковник Мостенко, царство ему небесное!

Немногие юнкера добрались до Кутепова.

Это не война, этому нет названия.

Под Таганрогом добровольцы не могли долго держаться. Их просто вытесняла накапливающаяся масса, рвала маленькую плотину Кутепова.

Они тогда еще не могли знать, что обречены. Ни ложащиеся лицом в снег фронтовые офицеры, ни четырнадцатилетние кадеты, ни бесстрашные юнкера, ни старые генералы.

В Добровольческой армии было потом все — и жестокость, и воровство, и грабежи. Гражданская война пробуждает в человеке звериное начало. Но тогда, в начале восемнадцатого года, добровольцы были никем иным, как рыцарями Белой идеи.

Когда в Новочеркасском Войсковом соборе отпевали погибших мальчиков, чувства и мысли живых обращались к Господу с немым вопросом: за что они погибают? За чьи грехи?

Это были русские триста спартанцев, перегораживавших в новом Фермопильском ущелье путь полчищам врагов — своих соотечественников.

Разбившаяся волшебная сказка о дворянской империи собрала в январе восемнадцатого года около пяти тысяч добровольцев. По этому поводу возникает множество аналогий. Может ли культурный человек безболезненно изменить исторической традиции, в которой жили еще его отцы и деды и которая, по сути, является духовной оболочкой его физической жизни?

А что было до этого крестьянину, казаку, рабочему?

Тоска по утраченной прекрасной родине была близка далеко не всем.

Корнилов намеревался собрать десять тысяч человек и потом начинать активные боевые действия. Однако, несмотря на внешне бесплановые действия большевиков, они окружали Дон со стороны Украины, Царицына и Северного Кавказа, намереваясь сжать кольцо.

В середине января добровольцы оставили Новочеркасск и перешли в Ростов, покинув негостеприимную донскую столицу, где они были в ловушке. Но и в Ростове они не могли долго держаться.

Добровольческая армия была практически обречена, и спасти ее могло снова только чудо. Оставалась надежда на Кубань, где еще не было такого влияния большевиков.

Двадцать шестого января (восьмого февраля по новому стилю) генерал Каледин позвал телеграммой в Новочеркасск Алексеева и Корнилова, чтобы обсудить план дальнейшей борьбы. Они не приехали, послали генерала Лукомского, который вместо помощи, наоборот, потребовал срочно вернуть офицерский батальон. Защищать Новочеркасск становилось некому. Оставалось уповать, на то, что бронзовый Ермак у Атаманского дворца оживет и пойдет оборонять столицу.

Лукомский предложил Каледину переехать на юг, в район низовых крепких станиц и там продолжать борьбу. Каледин заявил, что не оставит города, ибо атаману недопустимо бежать, — лучше погибнуть.