Генерал Кутепов

Корнилов отказался выполнить это требование.

Лукомский тоже отказался занимать должность Верховного Главнокомандующего, направил Керенскому телеграмму, в которой, в частности, говорилось: "Считаю долгом совести, имея в виду лишь пользу родины, определенно вам заявить, что теперь остановить начавшееся с Вашего же одобрения дело невозможно и это приведет лишь к гражданской войне, окончательному разложению армии и позорному сепаратному миру, следствием чего, конечно, не будет закрепление завоеваний революции. Ради спасения России вам необходимо идти с генералом Корниловым, а не смещать его. Смещение генерала Корнилова поведет за собой ужасы, которых Россия еще не переживала".

Вскоре все эти предсказания сбудутся: будут и разложение армии, и позорный Брестский мир, и ликвидация всех свобод, и ужасы, ужасы, ужасы…

В дальнейшем события разворачивались очень быстро.

Командующие фронтами, Северного — генерал Клембовский, Юго-Западного генерал Деникин, Западного — генерал Балуев, Румынского — генерал Щербачев, выступили в поддержку Корнилова. Только командующий отдаленного Кавказского фронта генерал Пржевальский остался верен Временному правительству.

Противостояние армии и власти достигло верхней точки. Корниловские части шли на Петроград. Временное правительство было в панике, обсуждался вопрос о передаче власти генералу Алексееву. Корнилов выпустил обращение с обвинением правительства в том, что оно под давлением большевистского большинства Советов действует в полном согласии с планами германцев, убивает армию и потрясает изнутри страну. Керенский объявил Корнилова изменником Родины и призвал армию к защите революции.

Двадцать восьмого августа Петроградский Совет образовал комитет по борьбе с контрреволюцией, главным механизмом которого стало бюро военной организации большевиков. Стала создаваться рабочая милиция, в ней легализовывались ячейки Красной гвардии, которые были на каждом заводе и после июльского выступления ушли в подполье. В первые дни в милицию записалось 25 000 человек, их вооружили винтовками и даже пулеметами.

А Корнилов взывал к патриотическому чувству.

Керенский, Советы, комитет борьбы с контрреволюцией и центральный комитет железнодорожного союза призывали всячески препятствовать продвижению войск.

Повторялась февральская история.

Ее на сей раз разыграли те же российские силы: бюрократия вместе с военными — интеллигенция в основном либерального толка — народные массы во главе с леворадикальной интеллигенцией.

Мы знаем, что продвижение войск к столице было блокировано уже двадцать девятого августа, войска были распропагандированы, генерал Крымов застрелился.

В этой обстановке Корнилов согласился подчиниться генералу Алексееву, который, в свою очередь, согласился принять должность начальника штаба Ставки при Верховном Главнокомандующем Керенском. Оба генерала надеялись, что еще есть надежда сохранить армию.

Но было уже поздно.

Ни о каких решительных мерах, на которых настаивал Корнилов, не могло быть и речи. Общественная сила все больше переходила к большевикам, реальным спасителям "свободы". Судьба Керенского была предрешена. На Россию неотвратимо надвигался ужас и сонмища "мелких бесов".

На фронте последовали еще большие перемены. Отныне приказы командиров должны были исполняться лишь после подписи членами комитетов, устанавливался контроль за всеми телефонными и телеграфными переговорами. Солдатская масса окончательно убедилась в том, что ее первыми врагами являются офицеры.

От фронта осталась одна оболочка — солдатская шинель.

Октябрьский переворот добил армию. Новые власти распорядились упразднить погоны, избирать командиров, как атаманов, прямым голосованием. Офицерский корпус перестал быть нужным.

Что с ними должно было стать, с русскими ненужными офицерами? Казалось, только смерть осталась им. Российского государства больше не было. Служить некому. Подчиняться разнузданной толпе? Терпеть унижения? Исполнять волю комитетов, назначавших капитанов и полковников кашеварами и писарями? Зачем цепляться за жизнь, когда она лишилась смысла?

И — револьвер к виску.

Ведь как человеку жить без веры, без отечества, без своего народа?

От Великой России осталось только полковое знамя. Преображенский полк еще держится, но все громче в комитете звучат торжествующие голоса, что Кутепов — стратег старого режима, его надо послать писарем хозяйственной части полка. Недолго оставалось Преображенскому кораблю выдерживать бурю, он был обречен.

Двадцать первого ноября офицеры прощались со знаменем полка. Его сняли с древка, свернули и приготовились спрятать. Кутепов отвернулся к окну, по его бороде текли слезы. Он забарабанил пальцами по стеклу. Слова были ни к чему. Не было ни торжественных заверений, ни прощальных клятв отомстить. Словно подчеркивая распад всех традиций, на походных кроватях лицом к стене лежали Малевский-Малевич и Вансович. Правда, они издавали какие-то глухие, лающие звуки, выдающие сдержанное рыдание. Несколько офицеров, униженные увиденным, злобно смотрели в пол.