Генерал Краснов. Как стать генералом

Мы вместе участвовали в конных состязаниях». Сразу требуется поправка: Борис Александрович родился в 1877 г., в силу чего никак не мог познакомиться с Красновым до его первых писательских опытов и публикаций.

«Когда я лежал раненый в Ляоянском госпитале, Краснов зашел навестить меня. Как раз в этот день мне попался в руки номер «Русского инвалида» со статьей Краснова, в которой он описывал небольшую стычку на Феншуйлин-ском перевале. Я принимал в ней непосредственное участие и, пожалуй, лучше, чем кто-либо знал все ее подробности, так как оставался на поле боя с самого его начала до поздней ночи, в то время когда наш отряд после внезапного нападения японцев на наш бивак отошел на 10–12 км. Между тем Краснов описывал эту стычку чуть ли не как блестящую победу.

У нас с ним завязался по этому поводу литературный спор: я находил, что писать нужно только чистую правду, приводя заветы Льва Толстого: «Герой же мой, который всегда есть и будет прекраснее — Правда…» (Севастопольские рассказы). Краснов утверждал, что газетные статьи — не роман, что они имеют агитационное значение и в них нужно преподносить публике лишь то, что может ободрить, поднять дух» [ «Вопросы истории», 2008, № 7, с.70].

Сразу бросается в глаза близость поднимаемой Энгельгардтом проблемы с главным из записанного Деникиным о Краснове в 1904 г.

«Путь русского офицера» впервые был издан в Нью-Йорке в 1953 г., и Энгельгардт, закончивший свои записи к марту 1953 г. не мог успеть их прочесть. И едва ли смог сделать это позднее — начальник Отдела пропаганды Добровольческой Армии эмигрировал с белыми, но с установлением Советской власти в Латвии оказался арестован и остался в СССР, где доступ к книгам Деникина мало у кого имелся. Устанавливаемая независимость очень похожих суждений Деникина и Энгельгардта заставляет серьезно отнестись к записям последнего и, при сравнении, убедиться в силе неприязни Деникина, заставившей его в США написать о Краснове хуже, чем в СССР — Энгельгардт.

Корреспондент Краснов тоже участвовал в боях на том перевале и имел право рассказать свою правду войны. Проблема не в поэтическом вымысле — Краснов и не думает о нем, споря с Энгельгардтом о «чистоте» преподносимой правды — ведь она у каждого своя. Разные люди, с непохожими убеждениями и системами ценностей, увидят разное в одном и том же событии. Беря упомянутого JLH. Толстого — ведь по скольким конкретным историческим событиям, прижизненным ему, Толстой предлагал «правду», несхожую с пониманием значения происшествия его современниками. П. Н. Краснов не принадлежал к типу либеральных офицеров вроде Апушкина, чьей «правдой» чаще оказывались бесконечные разоблачения, осуждения [11], и, говоря уже о интеллигентской манере вообще, — неудачи, провалы и поражения, преступления и халатности. Краснов видел свое военное задание не в подрыве, а поднятии духа, укреплении чувства долга, понятий о Вере, Царе и Отечестве. То есть, Краснов видел и целенаправленно решал проблемы, замеченные Е. С. Боткиным в Ляояне.

Кстати говоря, верноподданный доктор Боткин, после революции оставивший своих родных ради Царской Семьи, упоминается в романе «Погром», он определенно виделся с П. Н. Красновым на войне [99, с. 205].

О нахождении у следующей горячей точки войны — Даши-чао, рассказал спустя год другой военный корреспондент, В. А. Апушкин, будущий генерал, как и Краснов.

«Год назад. 18 июля 1904 г. Памяти графа Ф. Э. Келлера (из записной книжки военного корреспондента).

Это был жаркий день — в прямом и переносном смысле. Манчжурское лето было в полном разгаре. С бездонного ясного, сверкающего неба на наши головы, словно расплавленное золото, лились потоки солнечных лучей… Было жарко, душно, знойно…

А мы с П. Н. Красновым еще накануне вечером решили в этот день ехать на аванпосты…

— Доедем до самого передового поста и постараемся взглянуть на Дашичао, где еще не так давно мы были хозяевами, — говорили мы, прощаясь.