Генерал Коммуны

Последние полторы недели гарнизон форта воевал в немыслимых условиях. Четвертого мая комендант форта Рист записал:

«В нас стреляют разрывными пулями. Казематы полны трупов. Больничный омнибус приходит каждый вечер, мы его набиваем ранеными, сколько влезет. По дороге версальцы, несмотря на красный крест, осыпают омнибус пулями…

Съестных припасов почти не осталось. Наши лучшие пушки скоро замолчат, потому что нет снарядов. Два начальника батальонов отправились к Росселю. Он заявил им, что вправе расстрелять их за то, что они покинули свой пост. Они рассказали, в каком положении мы находимся. Россель ответил, что форты защищают штыками, и цитировал военных классиков. Однако обещал подкрепления».

Подкрепление прислано не было. Приказ Росселя, назначенного несколько дней назад военным делегатом вместо Клюзере, блуждал по канцеляриям штаба. Многовластье раздирало молодой военный аппарат Коммуны. Отсутствие в самой Коммуне единой воли, единой партии порождало губительную путаницу и в армии. Центральный комитет Национальной гвардии пытался управлять армией помимо Совета Коммуны. Артиллеристы имели свой Комитет. Комитет общественного спасения назначил Домбровского командующим, военный делегат отменил это решение. Версальские агенты раздували неурядицу. Седой Биллоре, член Коммуны, с горечью сказал Домбровскому: «Наше военное управление — организованная дезорганизация».

Шестого мая комендант Рист роздал защитникам Неси последний ящик сухарей. Осколком убило последнюю лошадь, ее тут же освежевали и стали жарить кусочки конины на кострах, потому что кухня была разбита. Люди ослабели, некому было подбирать убитых. Солнце палило как в июне, и трупный смрад душил живых. Снаряды версальцев безостановочно кромсали, жгли, рушили измученный клочок земли, называемый Неси.

Но по-прежнему на требования сдаваться форт отвечал насмешками. Снова и снова после канонады версальские солдаты видели сквозь рассеивающийся дым над грудами разбитого камня бледные насмешливые лица коммунаров.

Темных овернских крестьян охватывал суеверный ужас. «Это дьяволы, а не люди», — говорили они своим офицерам, отказываясь идти в атаку. Версальское командование вынуждено было каждую ночь менять части под Исси.

Двести орудий со всех окрестных высот вели огонь по форту. Всякое сообщение с фортом было прервано.

Над Коммуной нависла грозная опасность.

Военный Совет

Первое за время Коммуны военное совещание происходило в голубой комнате, увешанной пропыленными гобеленами. Было душно. Командиры шумно толпились у столика с лимонадом, но под мрачно-нетерпеливым взглядом Росселя разговоры быстро смолкали. В желтом свете оплывающих свечей даже вышитые румяные пастушки казались строгими и встревоженными. Никто из адъютантов не имел права входить в голубую комнату. Совещание было строго секретным. Генерал армии Врублевский неумело снимал щипцами свечной нагар. За длинным столом рассаживались генералы Ля-Сесилия, Эд, Бержере, начальник Главного штаба, начальники штабов армии и некоторые из командиров легионов. Совещание открыл Россель. Он сказал, что собрал командиров армии по просьбе генерала Домбровского, которому и предоставляется первое слово.

Из-за стола вышел сухощавый невысокий человек в мундире генерала Коммуны. Все на нем, начиная от тщательно начищенных сапог до ловко, без малейшей складки сидящего мундира, указывало на то, что военная форма была его единственно привычной одеждой. Это сразу выделяло его среди присутствующих. В то же время в нем не замечалось фатовства, часто свойственного молодым офицерам. Подтянутость его легкой фигуры происходила от той особенной любви к своему мундиру, которая вырабатывается у солдата после долгих лет военной службы. Лицо у него было загорелое, обветренное, и от этого золотистые, зачесанные назад волосы, клинышек бородки, тонкие, лихо закрученные усики казались совсем светлыми. Он выглядел куда моложе своих тридцати пяти лет. Только глаза, спокойные, ледяной голубизны глаза, заставляли верить сложенным об этом человеке легендам, — столько в них настоялось душевной силы.

Заложив руки за спину, Домбровский начинает говорить. У него резкий славянский акцент. Обычные, стертые, обесцвеченные временем слова звучат в его устах неожиданно чисто и свежо. Домбровский коротко рассказывает о положении на фронте.

Командиры чутко слушают, снова и снова всматриваясь в лежащую перед ними карту. Кажется, что эта раскрашенная бумага ожила, вздыбилась от слов Домбровского: цветные многоугольники фортов ощетинились жерлами пушек, загремели бронепоезда, пробегая виадуки, пять отчаянных канонерок Коммуны пошли вверх по Сене, наводя панику среди версальцев убийственно метким огнем…

За два дня до совещания Домбровский приехал в форт Исси. Дорога простреливалась густым кинжальным огнем. Домбровский скакал, пригнувшись к шее лошади. Его сопровождал один адъютант. На полдороге под адъютантом убило лошадь, она взвилась на дыбы и рухнула, подмяв всадника.