Генерал-фельдмаршал Голицын

Батарейцы, как на подбор рослые и дюжие мужики, быстро и ловко, как астраханские арбузы на Волге, перебрасывали из рук в руки трехфунтовые ядра и пачки с порохом, заряжали орудия, накатывали, наводили, и по взмаху офицерской шлаги и отчаянному крику: «Огонь!» — пушки рявкали, чадя мутной желто-змеиной пороховой струей. Полуоглохшие, с покрытыми порохом лицами, батарейцы делали краткую передышку, наблюдая, куда упадут ядра, со злостью сплевывали, ежели был перелет или недолет, и снова становились на свою нелегкую работу к орудиям. Но эта многотрудная работа заставляла их невольно забывать о летающей кругом смерти, и на батареях было веселее, чем в шеренгах пехотного прикрытия. Куда тоскливей было стоять в общих шеренгах (стрелять из ружей было бесполезно, поскольку шведы за рекой были вне досягаемости ружейного огня) и слышать над головой гул пролетающих ядер, грохот лопающихся бомб, посвист налетающей картечи.

Петр неспешно, не кланяясь бомбам, поехал вдоль шеренг преображенцев, астраханцев, семеновцев и ингермландцев. Роты, завидев царя, кричали «Виват!», приветственно вздымали на штыках треугольные шляпы. Настроение русских батальонов, видящих, что сам государь разделяет с ними опасность, было таково, что они могли бы пойти в атаку прямо через ледяную купель реки Ресты. Но этого не понадобилось. Драгуны Меншикова отыскали-таки брод, перешли реку и теперь мчались с фланга на позиции шведского арьергарда. Русская пехота под орудийным огнем выстояла.

* * *

Левенгаупт прискакал в арьергард к самому началу сражения. Он успел приказать сжечь мост и выдвинуть цепь стрелков в прибрежные кусты. Конечно, все это, вероятно, сделал бы и Кнорринг, однако для Левенгаупта было спокойнее, когда он все сделал сам. Спесивый граф был недоволен вмешательством командующего, но Левенгаупт только посмеивался. А потом ему стало не до графа — Петр I выводил к Ресте весь свой корволант, и генерал-аншеф прильнул к подзорной трубе, пересчитывая царские батальоны. К его радости их было не так много, этих русских батальонов!

«Ах, как он попался, ах, как он попался!» Левенгаупт; даже замурлыкал старую студенческую песенку, вынесенную им из трех университетов, где он читал в подлиннике «Записки» Гая Юлия Цезаря. И сейчас на холме он чувствовал себя в тоге Цезаря: русский корволант был на добрую четверть меньше его корпуса, и он может не только отстоять обоз, но и раздавить русских, бросив против них из перелеска у Лесной своих померанских гренадер и дворянскую конницу.

— Да, да, я атакую царя именно там, у Лесной! — пробормотал под нос себе Левенгаупт, но его размышления прервал несносный граф Кнорринг.

— Смотрите, генерал, на том берегу сам Меншиков! — граф не без удовольствия показал на разодетого в пух и прах всадника, мчащегося впереди русских драгун.

Из прибрежных кустов раздались выстрелы шведских стрелков, но ни одна пуля не задела светлейшего.

— Ваши солдаты плохо стреляют, граф! — небрежно бросил Левенгаупт. — И сейчас этот царский щеголь отыщет брод, перейдет Ресту и атакует нас с фланга.

— Разрешите, мой генерал, я с моими рейтарами сомну их! — Кнорринг нервно теребил поводья, наблюдая, как русские драгуны и впрямь переходят реку.

— Действуйте, граф! — милостиво кивнул Левенгаупт. Это он мог позволить Кноррингу: скакать впереди рейтар, рубить палашом, стрелять из пистолей. Но вот принимать решения в Курляндском корпусе мог только он сам, командующий.

Рейтары Кнорринга опрокинули передовых драгун и мчались уже к переправе, но там их в свой черед атаковали Вятский и Тверской драгунские полки, построенные Меншиковым в три линии. На лугу завязался кавалерийский бой.

Под его прикрытием по приказу Левенгаупта шведская пехота отошла, увозя с собой пушки.

Вечерело. Стоя по грудь в ледяной воде, русские саперы стучали топорами у моста, спешно готовя переправу. Ночью по двум наведенным мостам летучий корволант перешел Ресту и вышел к лесной деревушке Лопатичи. Царская охота на Левенгаупта продолжалась.

Лесное

К утру сентябрьская погода окончательно обернулась ноябрьским киселем. Осень 1708 года стояла прескверная. Дул пронизывающий до исподнего платья сиверко, шел ледяной дождь со снежной крупой, так что на кратком привале в Лопатичах солдаты тесно забили не только избы, но и хлевы, сараи и сенники, прячась от непогоды. Караульные у штаба зябко ежились, закутываясь в обтрепанные плащи, с завистью смотрели на господ штаб-офицеров, пробегающих через грязные лужи во дворе в низкую распахнутую дверь избы, откуда густо пахло наваристыми щами. Солдаты грызли сухари, матерились: в летучем корволанте неделя как не было горячей пищи. Но боле всего солдаты бранили шведа, за коим гнались уже который день и который вновь и вновь отрывался и уходил.