Генерал Ермолов

Как видно, Ермолов задолго до генерального сражения не только не исключал возможности сдачи Москвы, но даже считал это необходимым, лишь бы не прекращать войну и не заключать мира до полной победы над врагом. Уже в первой декаде августа он возлагает надежды на голод и холод, которые должны довершить то, что не успеют сделать солдаты летом. Но не Алексею Петровичу первому пришла эта мысль. Барклай-де-Толли еще в июне месяце «успокаивал государя» и «ручался головою, что к ноябрю французские войска будут вынуждены покинуть Россию более поспешно, нежели вступили» в нее^{213}.

На редкость неустойчивой была в то лето погода: в день переправы Наполеона через Неман бушевала гроза, шел дождь со снегом и градом, потом установилась жара, в середине июля — ливень, в начале августа — снова невыносимый зной. Кавалерия, артиллерия, пехота, поднимая тучи непроницаемой пыли, продвигались на восток. Солнце казалось багровым, ни зелени близ дороги, ни краски лафетов, ни цвета мундиров нельзя было различить. Лица солдат лоснились от пота и грязи. Люди дышали пылью, глотали пыль, изнывали от жажды и не находили чем освежиться. Лошади отфыркивались, брызгали пеной, напрягались под тяжестью орудий, ездовые безбожно ругались, понукая ими.

Войска по-прежнему отступали тремя колоннами: одна Багратиона и две Барклая-де-Толли.

* * *

11 августа 1812 года северная столица, обеспокоенная двухмесячным отступлением западных армий, провожала М.И. Кутузова спасать Россию. Среди провожающих был любимый племянник полководца, который спросил его:

— Неужели вы, дядюшка, надеетесь разбить Наполеона?

— Разбить? Нет, не надеюсь разбить! А обмануть — надеюсь!

Приведенный диалог не следует расценивать как отказ нового главнокомандующего от активного военного противоборства с Наполеоном. Но стремление перехитрить опасного противника отличает все его действия от вступления в должность до изгнания французов из России.

Скорая русская тройка лишь через неделю докатила Михаила Илларионовича до Царева-Займища, где обвиняемый во всех смертных грехах осторожный М.Б. Барклай-де-Толли решил наконец дать Наполеону генеральное сражение. Приветствуя войска почетного караула, старый полководец нарочито бодро и не по возрасту зычно сказал:

— Ну, как можно отступать с этакими молодцами!

И этого было достаточно, чтобы по армии мгновенно разнеслось: «Приехал Кутузов бить французов». Солдаты и офицеры любили старого полководца и верили в него. Он, последний из «стаи славной екатерининских орлов», принял командование, когда ему исполнилось 67 лет.

М.И. Кутузов, осмотрев избранную М.Б. Барклаем-де-Толли позицию и взвесив шансы, приказал «этаким молодцам» отступать. Уповая на помощь Всевышнего и храбрость российских войск, он вместе с тем настойчиво требовал пополнений, без чего считал невозможным «отдаться на произвол сражения». А резервы надеялся получить по прибытии основных сил к Можайску.

Таким образом, отступление продолжалось, но с иным, нежели прежде, настроением и с верой в ум и находчивость главнокомандующего. «Все сердца воспряли, дух войска поднялся, все ликовали и славили его», — писал будущий декабрист А.Н. Муравьев^{214}.

Генералы же встретили это назначение по-разному. 16 августа 1812 года, накануне прибытия М.И. Кутузова в армию, и М.Б. Барклай-де-Толли, и П.И. Багратион выразили свое отношение к выбору Александра I: первый в письме к жене, второй в письме к своему постоянному адресату Ф.В. Ростопчину.

М.Б. Барклай-де-Толли: «Счастливый ли это выбор, только Богу известно. Что касается меня, то патриотизм исключает всякое чувство оскорбления»^{215}.

ИМ. Багратион: «Хорош и сей гусь, который назван и князем, и вождем! Если особенного он повеления не имеет, чтобы наступать, я вас уверяю, что тоже приведет — французов — к вам, как и Барклай… Теперь пойдут у вождя нашего сплетни бабьи и интриги»^{216}.

Для других генералов он был «царедворцем», «малодушным» человеком, «птицей не высокого полета»…

Впрочем, и царь не был в восторге от своего выбора, считая всех троих «одинаково мало способными быть главнокомандующими», и назначил «того, на которого указывал общий голос»^{217}.

А «общий голос», вопреки надеждам Багратиона, Беннигсена, Вильсона и других, указал на Кутузова.

Ермолов же встретил назначение «князя и вождя» главнокомандующим всех западных армий с большим удовлетворением. Это Михаил Илларионович дал ему блестящую аттестацию по итогам кампании 1805 года и произвел в полковники. Он и во время Отечественной войны не обделил его своим доверием. Не случайно многочисленные источники, посвященные истории Бородинского сражения, называют Алексея Петровича, в это время уже генерал-лейтенанта, начальником штаба при Кутузове. Да и сам он чувствовал себя таковым… А в действительности он по-прежнему состоял при Барклае-де-Толли^{218}.

«НЕДАРОМ ПОМНИТ ВСЯ РОССИЯ…»

22 августа русские войска вступили на поле предстоящего сражения. На следующий день М.И. Кутузов написал царю: