Генерал Ермолов

Можно подумать, что в нем, великом князе Константине Павловиче, текла русская кровь. Или в других генералах? Да почти все они, за редким исключением, за минувшие столетия по необходимости стали православными, но кровосмешение допускали. Не опасаясь кары небесной, женились на двоюродных сестрах. И не только ради предотвращения дробления имений — по известной национальной традиции. Поэтому едва ли не все герои войны 1812 года были связаны той или иной степенью родства. Но как воевали за Отечество! Какие подвиги совершали!

Терпение Михаила Богдановича лопнуло. Вручив Константину Павловичу депеши на имя императора, он приказал ему отправляться в Петербург.

— Я не фельдъегерь! — закричал великий князь. Барклай настаивал. Присутствующие при этом генералы,

испытывая неловкость, вышли. В помещении остались только адъютанты великого князя и командующего. Константин Павлович разразился бранью:

— Немец… изменник, подлец, ты предаешь Россию!^{201}«Длительное отступление, трудные переходы, ухудшение

снабжения вызывают недовольство людей, приводят к падению авторитета начальства, — рассуждал Алексей Петрович, осмысливая события минувших дней. — Соединение армий ободрило войска, этим следовало воспользоваться; Москва уже близко — драться надобно; конечно, с падением столицы не все возможности государства разрушаются, но сила духа неизбежно будет подорвана»^{202}.

10 августа у начальника штаба 1-й армии впервые и, может быть, у самого первого из военачальников, возникла мысль о возможной сдаче врагу древней русской столицы. Он подсел к столу, чтобы хоть как-то успокоить государя, еще раз попытаться убедить его в необходимости назначения нового главнокомандующего:

«…Не всё Москва в себе заключает, у нас есть средства неисчерпаемые, есть возможности всё обратить на гибель врагов Отечества нашего, завидующих могуществу и славе нашего народа…

Я люблю Отечество мое… люблю правду, и поэтому обязан сказать, что дарованиям главнокомандующего здешней армией мало кто завидует, еще менее имеют к нему доверенность, — войска же и совсем не имеют»^{203}.

За короткое время Ермолов написал четыре таких письма Александру I. Ни на одно из них он не получил ответа. Однако не исключено, что в конечном счете начальник штаба 1-й армии вместе с другими русскими людьми, обеспокоенными судьбой России, заставил императора вспомнить Кутузова и назначить его главнокомандующим.

Конечно, Барклай-де-Толли допускал ошибки. В частности, под Смоленском, имея возможность нанести хотя бы частичное поражение противнику, пока тот не успел еще сосредоточиться, он потерял немало времени сразу после соединения русских армий и потом, когда переводил свои войска с Рудненской дороги на Пореченскую и обратно.

Но отступление от города в конечном-то счете еще современники признали правильным, правда, уже после того, как улеглись страсти, в том числе и Ермолов. Но об этом позднее…

Какая несправедливость! Полководец «с самым благородным, независимым характером, геройски храбрый, благодушный и в высшей степени честный и бескорыстный», как характеризовал его адъютант Ермолова Фонвизин, человек, беззаветно служивший родине, и, быть может, спасший ее «искусным отступлением», больше других заботившийся о нуждах солдат, не только не был любим ими, но и постоянно обвинялся Бог весть в каких грехах^{204}.

Кто виноват в этой вопиющей неблагодарности? Дикость черни, на которую указывал Пушкин, или те, кто сознательно или бессознательно внушал ей нелюбовь к спасавшему народ вождю?

Главным виновником создавшейся обстановки, конечно, был Александр I, который слишком долго не мог преодолеть честолюбивого желания лично руководить боевыми действиями. Лишь 8 августа он назначил главнокомандующим всеми российскими армиями генерала Михаила Илларионовича Кутузова. Кандидатуру великого полководца настойчиво отстаивала перед царем Москва.

ОТ СМОЛЕНСКА ДО БОРОДИНА

От Смоленска отступали тремя колоннами. Солдаты очень приуныли. Шли, повесив головы. Каждый думал: что-то будет?

7 августа у Валутиной Горы, что за речкой Колодней, отряд П.А. Тучкова силами около трех тысяч человек, половину из которых составляли донские казаки А.А. Карпова, и одной роты конной артиллерии должен был остановить два пехотных и два кавалерийских корпуса противника, чтобы дать возможность войскам 1-й и 2-й армий, отступавших от Смоленска разными дорогами, сойтись на Лубинском перекрестке и продолжить движение к Соловьевой переправе через Днепр.

Из этого боя русские вышли с честью. Подробную реляцию о нем, написанную А.П. Ермоловым, М.Б. Барклай-де-Толли приказал представить на имя его светлости князя М.И. Кутузова, который со дня на день должен был прибыть в армию. Воспоминания о событиях этого дня доставляли нашему герою в старости «особенное чувство удовольствия», поскольку командующий армией оказал ему тогда «высокую степень доверенности и большую часть успеха» отнёс на его счёт^{205}.