Генерал Ермолов

Развели огонь, сварили крупяную похлёбку из припасов, подаренных в Дарьяле. Ели жадно и быстро. На запах горячей еды явился Ушан. Устроился скромно, у порога в ожидании своей доли.

Варево пахло сладостно и странно. Фёдору ни разу ещё не доводилось пробовать такой еды. Он видел, как Аймани бросила в котелок горстку мелко порубленной сырой травы со странными желтоватыми соцветиями. Заметив изумление Фёдора, пояснила, что травка эта редкая и растёт лишь в том лесу, через который они путешествовали этим днём. Дескать, ещё бабка её в незапамятные времена и только в это время года специально совершала утомительное путешествие в заповедный этот лес, чтобы нарвать такой травы в пору её цветения. Трава эта помогает выздоровлению после тяжёлых хворей или родов, придаёт силы, умеряет тревогу. Наскоро поев, Аймани накинула на плечи мокрый плащ.

   — Я буду первая дежурить. Спите, — сказала строго и вышла в ночь.

   — Что за причуда — добавлять во всякую пищу горную траву? — бормотал Фёдор, поудобнее пристраивая папаху под голову. — И всей корысти-то — маленькая миска жидкой похлёбки со шматком тощего мяса — а сыт и доволен. И что за трава-то? Неужто у неё нет названия?

   — Эти места богаты разными причудами, — уклончиво ответил Мажит. — Ты у Аймани спроси. Она все названия знает. Её бабка врачевательницей была в нашем ауле.

   — Её бабка? — усмехнулся Фёдор. — А твоя бабуля, разве не она же?

   — Мы рождены в один и тот же год, но от разных матерей, — просто ответил Мажит.

   — Таких порядков христианской душе никогда не понять, — пробормотал Фёдор засыпая.

Уже сквозь сон он слышал смех Аймани:

   — Не успеет родиться ещё одна луна, как наш казак станет таким же святошей, как ты, брат.

Той ночью ему приснился родной перевоз. Будто плывёт он на широкой лодке с плоским дном через осенний Терек. В эту пору воды в реке мало, и он, касаясь длинным шестом дна, толкает судёнышко к противоположному берегу. Вот они, родные камыши, густые заросли ивняка. Две женщины стоят рядом на берегу. Одна высокая, худощавая, рыжеволосая. Ни тени улыбки на строгом, бледном лице. Другая — маленькая, пышнотелая и смуглявая. На румяных щёчках — игривые ямочки, озорные чёртики пляшут в весёлых карих глазах, золотой крестик поблескивает в широком вырезе сорочки, норовя спрятаться в тёплой ложбинке между пышными грудями. Машенька и Аймани ждут его на противоположном берегу. Смотрят ласково, улыбаются...

* * *

Он проснулся внезапно, как от пинка. Это тревога ткнула его под рёбра тяжёлым, покованным сапогом. Открыл глаза. Ночь ещё не миновала — в пустом проёме двери он увидел тёмное небо. Под боком жарко тлели угольки не успевшего погаснуть костерка. По другую его сторону смиренно посапывали Мажит и Ушан. Они спали рядом, прижимаясь друг к дружке спинами, согреваясь. Из-за стены слышалось сонное фырканье Соколика. Вроде бы всё на месте, но чего-то не хватает. Где Аймани? Сердце встрепенулось, подпрыгнуло, бешено заколотилось в груди.

«Наверное, вышла наружу, — размышлял Фёдор, шаря вокруг себя руками в поисках сапог. — Наверное, дозором ходит вокруг, мокнет в сыром тумане. Потому и Соколик не спит, её дожидает...»

Он вышел на улицу. Тишину нарушало только сонное дыхание Тумана да тихое фырканье Соколика, беспокойно переступавшего стреноженными ногами. Одинокая ночная птица ухала в ветвях молодого дубка, выросшего неподалёку от их нечаянного пристанища.

Почти до самого рассвета Фёдор бродил по заброшенному селению. Тревога неотступно следовала за ним. Несколько раз он подходил к дверям их временного дома в тщетной надежде, что Аймани уже вернулась, что, волнуясь, ждёт его у погасшего костерка. Но всякий раз, заглядывая внутрь, он видел только спящего безмятежным сном Мажита. Ушан проснулся, тревожно поглядывал на него, но с места не поднимался, не шёл следом, ленясь оставить нагретое теплом тела лежбище. Наконец Фёдор взобрался на полуразрушенную стену. Что надеялся он разглядеть в непроглядном мраке дождливой ночи? Что надеялся услышать, кроме глухого грохота дальних осыпей? Так он простоял на стене почти до света, в странном оцепенении не в силах двинуться с места. Он увидел их едва лишь расцвело — две тёмные тени рядом, лицом к лицу. Гасана-агу выдал тусклый блеск доспехов и остроконечный шлем, который не смог скрыть даже войлочный капюшон. Они уже прощались. Аймани вытянула руку, плащ соскользнул, обнажив голубой рукав шерстяной туники. Гасан-ага схватил её за руку, пытаясь удержать. Она отстранилась, вырвала руку, запахнула полы плаща. Фёдор с тоской подумал о том, что покинул место ночлега почти безоружным. Только короткий кинжал догадался засунуть в голенище сапога.

«Что со мной? — в смятении думал казак. — А ведь прав аккинский грамотей — я ополоумел. Рыжеволосая девка свела меня с ума!».

Стараясь не шуметь, он спустился со стены, вернулся к месту ночлега. Торопясь, стянул сапоги, притворился спящим. Мажит не шелохнулся. Только Ушан безмолвно наблюдал за ним печальными глазами усталого мудреца.