— Я посватаюсь, — сказал Гасан-ага. — Вот только Мустафу — драного ишака с его шайкой обратно за горы прогоним, и посватаюсь.
Той ночью Фёдор не сомкнул глаз. Всё сидел на крыльце лорсова дома, считал близкие звёзды, курил, чтобы превозмочь сон. Ближе к утру ума хватило спрятаться к Соколику в денник. Он вслушивался в ночные звуки: дыхание коней, редкие перед рассветом крики ночных птиц. Однажды почудились ему тихие шаги. Будто прошуршали они возле самой стены денника. Едва дыша выглянул он наружу. Темны оказались оконца лорсова жилища. На дворе ни души, лишь совушка — ночная охотница вертела круглой головой на каменной ограде, высматривая последнюю добычу. Фёдор решил не возвращаться в денник, уселся в тени стены, накрылся буркой с головой, лишь нос снаружи оставил, чтобы легче дышалось.
— Что днём делать станешь? — услышал он тихий голос. — Я слышала, ты с самого утра в путь собирался. Как выдержишь трудную дорогу, если всю ночь глаз не сомкнул?
Фёдор вскочил, отшвырнул бурку в сторону. Она сидела на корточках, на покатой крытой соломой крыше денника. Гладкая кожа её чёрных высоких сапог поблескивала в жидком свете стареющей луны, лицо и волосы скрывал тёмный башлык. За спиной её Фёдор различил крутой изгиб лука.
— Я смотрю, ты и в правду, ни платья, ни шальвар не носишь, — только и смог сказать казак. — Зачем пряталась? Что замышляешь?
— В нашем роду Ярмул не найдёт себе врага.
Она спрыгнула на землю, встала рядом с Фёдором лицом к лицу, тонкая и высокая, почти одного с ним роста.
— Я за Терек бегала, надо было. Потом вас с Мажитом искала. Теперь всё — дела завершила. Готова с вами в Коби идти.
— Алексей Петрович распорядился дело это нам с Мажитом вдвоём совершать. О тебе разговора не было, — усмехнулся Фёдор.
— А ты скажи Ярмулу, что меня и не было. Кто я? Кому известна Аймани из рода Акка? Тень лесного духа, дикий зверёныш, забытый мертвец, давно уж схороненный в чужой земле.
— Ишь ты — мертвец! — Фёдор сколько ни старался, не мог согнать с лица улыбку. — За мертвецов не сватаются. Может, ты и не знаешь, но тут один собирается свататься: знатный, молодой, красивый.
— Знаю, — коротко ответила она. Отвернулась. Фёдор наконец смог различить её точёный профиль на фоне просветлевшего неба. Сколько раз за эти месяцы она являлась ему во снах, как наяву? Сколько он мечтал о ней, далёкой, запретной, укравшей у него покой? Сколько он возил с собой в тороках её пращу и кинжал? Вот она, рядом. Молчит. Смотрит в сторону. Опять что-то скрывает? И видел-то её всего два раза, а уж говорил — и вовсе единожды. И что? Стоит рядом с ней дурак-дураком, лыбится, счастлив от того, что родней её не сыскать в целом свете. А ведь по закону она чужая ему. По закону казак Фёдор Туроверов может одну лишь жену иметь.
— Что я делаю? — выдохнул Фёдор.
Глупости, — просто ответила она, позволив ему заметить след улыбки на своих чертах. — Ступай спать. Завтра к вечеру надо выйти из Лорса.
— Командуешь?
Теперь она рассмеялась:
— Не надо меня ревновать к ремеслу разведчика. Лучше к Гасану-аге меня ревнуй, ведь он молод, красив, смел, знатен. Такое сватовство — честь для меня, хоть род Акка не менее древний, чем род владетелей Кураха.
— Что ты сделала со мной?! — закричал Фёдор, чувствуя, как горючая влага заливает его щёки. — Зачем преследуешь меня, бесовское наваждение?!
Он хотел бежать, но не смог двинуться с места. Она стояла совсем рядом. Полшага — и он ощутил прикосновение её тела, ласковую мягкость губ, дурманящий аромат сосновой живицы с оттенками шалфея и тимьяна.
— Не убегай, — шептала она. — И ничего не бойся. Я сумею защитить, я помогу...
— Зачем? — он понял, что уже сжимает её тонкое, не по-женски твёрдое тело в объятиях. — Зачем мы так грешим?
— Так рассудила судьба, так пожелал Всевышний, — едва слышно отвечала она. — Ничего не бойся... Я сохраню... Я сумею защитить...
ЧАСТЬ 4
«...Удостой меня, чтобы я вносил
свет во тьму...»
Слова молитвы
В горнице было уже совсем светло, чисто прибрано и тихо, словно с вечера здесь и не пировала компания гостей. Горбатая лорсова прислужница, шмыгнув вдоль выбеленной стены, бесшумно скрылась во внутренних покоях дома. Устало выдохнув, Фёдор отставил Митрофанию к стене. Он уселся на лавке, поближе к тёплому ещё очагу, изготовился снять сапоги, чтобы покимарить ещё часок-другой. Скоро, скоро уже проснутся лорсовы домочадцы. Ещё в объятиях Аймани, в деннике, казак слышал, как старый Сайданур-пастух уводил стадо на гору.
— Всё верно. Настоящий воин спит в деннике, рядом с боевым конём. В походе лишь шашка ему и жена, и подруга, — услышал он насмешливый голос.
Гасан-ага сидел в углу горницы, на скамье. Вырез полотняной рубахи не скрывал мощных мускулов груди и шеи, простые солдатские кальсоны оставляли открытыми его босые ступни. Волна иссиня-чёрных волос разметалась по широким плечам. Фёдор едва не застонал, когда острые зубы ревности вцепились ему в рёбра. Их разделял почерневший от времени дубовый стол.
— Что, не спится, Гасан-ага? — только и смог сказать казак.