Генерал Ермолов

Военный министр Аракчеев дал повеление занять границы обеих этих губерний, так как шляхта, уводя с собой большое число людей и лошадей, переходила в герцогство Варшавское, где формировалась польская армия. Ермолову предоставлена была власть арестовывать перебежчиков и, невзирая на их положение, отсылать в Киев для препровождения далее в Оренбург и Сибирь. Уже тогда проявилась одна особенность Ермолова-администратора. Он не останавливался перед самыми крутыми мерами в отношении злостных нарушителей порядка, но стремился избегать массовых репрессий. Алексей Петрович приказал захваченных при переходе границы отпускать, ограничившись внушением, зато тех, кто стоял во главе больших вооружённых партий, строго наказывал. «Я употребил строгие весьма меры, — рассуждал Ермолов, — но сосланных не было…»

3

Часть лета 1809 года Ермолов провёл в роскошном имении князя Иосифа Любомирского.

Князь целые дни полевал с огромной свитой егерей и сворой борзых, оставив гостя с его адъютантом Павлом Граббе на попечение своей жены пани Констанции. Весёлая, лёгкая в общении, независимая, вздорная и ветреная, княгиня радовалась возможности развлечь гостей, а заодно и себя. Почти каждый день в замке Любомирских гремела музыка, вспыхивали фейерверки, подымались золотые и серебряные кубки в честь Ермолова. Княгиня Констанция не решила ещё только одного: кому отдать предпочтение — 32-летнему красавцу генералу или его юному адъютанту,.

Утром она приглашала их часто вместе завтракать.

Алексей Петрович в сером мундирном сюртуке и его адъютант сидели в зале, ожидая появления хозяйки. Зала была изукрашена живописными изображениями в фантастическом смешении цветов, узоров, животных, вымышленных предметов. На стенах — украшения из разного рода оружия: турецких ятаганов, круглых кожаных и бронзовых щитов, луков и колчанов со стрелами, сабель дамасской стали, кольчуг, панцирей, шишаков, — а также охотничьи трофеи хозяина. Здесь вепри, выставив клыки, взирали маленькими злыми глазками, скалили морды медведи, печально глядели олени, осенённые могучими рогами.

— Не по себе мне тут, Павлуша, — ворчал Ермолов, устраиваясь за низким столиком, уставленным форфоровой и серебряной посудой с закусками и тёмными пузатыми бутылками из княжеского погреба. — Кто не знатен и не богат, тому некстати бояриться. Л мы с тобой живём в чужой роскоши. Что же табалу бить — надо за дело приниматься!..

— И всё же, Алексей Петрович, занятно, — возразил тоненький, изящный Граббе. — Ведь когда ещё приведётся пожить эдак-то? Но погодите, её сиятельство…

В залу быстро вошла пани Констанция в очень узком, с поясом под мышками, батистовом платье, окургузенном так, что была видна вся нога. Вместо башмаков у неё были сандалии на босу ногу, где на пальцах, по моде, надеты бриллиантовые кольца, а на голени — золотые обручи. Она быстро заговорила с Ермоловым по-французски, пока он неуклюже целовал ей руку:

— Я видела вашего слугу, генерал! Ах какое лицо! От смеха у меня соскочили обе сандалии. Уступите мне этого малого. Я обожаю глупцов. Моя прислуга слишком умна для меня и хитрее меня во сто крат, а это так утомительно…

— Увы, пани Констанция, — отвечал Алексей Петрович, — ваша замечательная проницательность на сей раз вам изменила. Мой Ксенофонт умнее и хитрее всей вашей челяди и даже шляхты в придачу. Я выполню вашу просьбу лишь тогда, когда вы докажете обратное.

— Ах, всё это вздор, не хотите — не надо! — рассмеялась княгиня, садясь за столик. — Однако что мы возьмём к кофе, господа? Меды, ликёры или, может быть, венгерское?

— Я бы предпочёл грушевого взвару, — сказал Алексей Петрович.

— С вами невозможно, генерал! — наморщила княгиня свой хорошенький выпуклый лобик. — Но тогда хоть разрешите мне чокнуться с вашим адъютантом. Пан Граббе, венхерского!

Залившись от скромности вишнёвым румянцем, подпоручик вопросительно поглядел на Алексея Петровича и протянул княгине Констанции тяжёлый хрустальный кубок.

— Да, кстати! — щебетала хозяйка. — Завтра к нам приезжает моя кузина Надин. Сирота, нрава кроткого и тихого, она сущий ангел…

После завтрака, выходя из залы, Ермолов кивнул седеющей головой, указывая на чучела зверей и животных своему адъютанту:

— Однако, Павлуша, самые знатные и развесистые украшения здесь не представлены. Они увенчивают по праву голову супруга…

Красивой аллеей генерал с адъютантом углубились в парк. Издалека доносились весёлые возгласы: на лужайке княгиня лопаткой с натянутой сеткой отбивала мячики. Ермолову подумалось: «Да, эта женщина уласкает всякого…»

Было жарко, и в поисках тенистого места Алексей Петрович и Граббе набрели на прелестную беседку у пруда. Над зеркалом воды с тихим треском летали коромысла-стрекозы.

Размягчённые жарой генерал и его адъютант задумались — каждый о своём. Граббе был покорен красотой княгини Констанции; Ермолов же размышлял о солдатской своей судьбе. Конечно, в тридцать два года уже наскучило одиночество, и он мечтал о женитьбе. Но жизнь ещё не давала к этому повода…