Генерал Ермолов

Город, лежащий на косогоре, был виден за четырнадцать вёрст. У заставы теснились казачьи старшины, именитые старики и в немалом числе обыватели. Миновав толпу, Алексей Петрович добрался на вконец измученных лошадях до почтовой станции. Во дворе цыгановатый урядник рассёдлывал коня, не обратив никакого внимания на приезжих.

— Лошадей, и живо! — крикнул ему Ермолов из кибитки.

— Лошади е, да только у степу, — меланхолично сказал урядник, не поворачивая головы.

— Это что за калмыцкие порядки? — загремел Ермолов. — Мне что, прикажешь пешком идти?..

— Это уж как пожелаеть ваше благородие, — не зная, кто перед ним, ответствовал казак. — Только и те, что у степу, не про вашу честь. Их выставило дворянство для его сиятельства Матвея Ивановича Платова. Чай, не вам чета…

Ермолов прыгнул из кибитки, выдернул из плетня порядочный кол и трижды протянул урядника по спине. Затем он вскочил на его коня и полетел в степь.

— Да ты, дурак, невежа, знаешь, от кого гостинец получил? — с укоризной сказал Ксенофонт — Федул. — От самого генерала Ермолова…

Через час командир Отдельного Грузинского корпуса вернулся, гоня отобранных из табуна прекрасных лошадей.

Когда их запрягли, он подозвал к себе урядника.

— Вот тебе, братец, по одному за каждую плюху. — И подал казаку три червонца.

2

Другой казалась земля, другим — небо!

Уже в Ставрополе Ермолов увидел на горизонте неподвижные белые облака, которые поразили его двадцать лет назад. Это были снежные вершины Кавказских гор.

В губернском центре Георгиевске, известном болезненностью климата, Ермолова ожидал персонал посольства, направляющегося в Персию. Но прежде чем решать дипломатические задачи, надо было спешно укреплять порядок внутри края. Всё было в состоянии совершенного разрушения.

От Владикавказа начиналась Военно-Грузинская дорога — единственный путь, соединявший Россию с Закавказьем, но подвергавшийся беспрестанным разбойным нападениям. Ермолов зорко подмечал наиболее опасные места этой важнейшей коммуникации, прикидывая, как исправить и укрепить её.

В двенадцати вёрстах от Владикавказа был только что заложен редут Балта. Здесь горы становились всё круче, переходили в скалы; узкая дорога была пробита или проделана взрывом пороха и шла под навесом. Справа отвесный камень, а слева крутой берег Терека увеличивали мрачность картины. Чем ближе подвигались путники к редуту Ларе, тем всё уже и теснее становилось ущелье.

— Вот он, Дарьял! — перекрывая шум воды, крикнул Ермолову его адъютант штабс-капитан Бебутов.

— Место ужасное! — зычно ответил тот, стирая с лица брызги.

Здесь была самая узкая теснина Терека, сдавленного голыми отвесными громадами. Грязная, буро-серая, масса воды, не находя себе выхода, металась и кружилась, завиваясь в громадные кудри. Стоны, вопли, глухой гул не смолкали в воздухе. Всё было мрачно: бушующий Терек внизу и узкая полоска неба вверху. Только орёл медленно чертил круг, зависая чёрной точкой. Высоко на скале, над самой дорогой, лепились развалины древнего замка. Грозно молчащие среди грохота Терека горы казались огромной неприступной крепостью.

Но впереди по дороге, поворачивающей круто налево, через Терек, бодро двигались пятьдесят егерей. Их блестящие ружья резко контрастировали с тёмными, грубыми скалами. Ударил барабан, и двадцать ущелий, повторяя этот бой, напомнили Ермолову со всех сторон о его миссии. На миг ему представилось, что вместо егерей впереди идут легионеры — в белых плащах, сандалиях, панцирях и блестящих шлемах с высоким гребнем. А он, вооружённый полномочиями императора, песет в этой край централизующую и цивилизаторскую идею древнего Рима…

— Ваше превосходительство! Редут Дарьял. Граница между Кавказской и Грузинской губерниями… — вывел его из задумчивости Бебутов.

Ермолов вскинул львиную голову. За мостом через Терек был выстроен второй — через реку Дарьялку. Далее на скале, подмываемой Тереком, расположился невзрачный домик, обнесённый низенькой каменной стеной.

За спиной была Европа; Ермолов ступил на землю Азия.

3

Сложность дипломатической миссии Ермолова заключалась не только в том, что недовольные Гюлистанским трактатом персы домогались возвращения им ряда южных земель. Русский император считал своё царство слишком обширным, чтобы благоустроить его, и был явно утомлён продолжительными войнами в Европе. Он не так уж дорожил территориальными приобретениями в Закавказье и потому ввиду сохранения мира готов был возвратить Персии что-то из недавних завоеваний. В 1816 году персидский посол в России привёз на родину не совсем безосновательную уверенность в том, что главнокомандующему Кавказа ради сохранения дружбы тегеранского двора приказано было сделать весьма значительные поземельные уступки.