Генерал Деникин

– У вас и не было души. Вы – лицемеры. Посмотрите на наших беженцев, помогли ли вы им? Здесь, на близкой им, казалось бы, Кубани, они вместо хлеба получили камень. В жестокие морозы они скитались по кубанским степям и не находили приюта и ночлега в кубанских станицах. Души кубанцам мы не вдохнем и не зажжем их, но погибнем сами. Уйдем за Кубань!

За Кубанью донские участники Круга узнали, что донское командование их «резолюцию» не одобряет. Тогда порвали казаки к чертовой матери эту бумагу и подались в Крым. Кубанцы же после потери Екатеринодара первым делом отправились к своим давним грузинским союзникам, но те жестоко обманут их надежды, придется терпеть окончательное букретовское фиаско перед большевиками в Сочи.

Отступавшие белые неудержимо катились к Новороссийску. Атам обстановку Антон Иванович описывал так:

«Новороссийск тех дней, в значительной степени уже разгруженный от беженского элемента, представлял из себя военный лагерь и тыловой вертеп. Улицы его буквально запружены были молодыми и здоровыми воинами-дезертирами. Они бесчинствовали, устраивали митинги, напоминавшие первые дни революции, с таким же элементарным пониманием событий, с такой же демагогией и истерией…

Первое время ввиду отсутствия в Новороссийске надежного гарнизона было трудно. Я вызвал в город добровольческие офицерские части и отдал приказ… об установлении полевых судов… А в городе царил тиф, косила смерть…

Недавно в Батайске среди вереницы отступающих обозов я встретил затертую в их массе повозку, везущую гроб с телом умершего от сыпного тифа генерала Тимановского. Железный Степаныч, сподвижник и друг генерала Маркова, человек необыкновенного, холодного мужества, столько раз водивший полки к победе, презиравший смерть и сраженный ею так не вовремя…

Или вовремя?»

* * *

Как чувствовал себя Антон Иванович этими его последними в жизни неделями на родине?

Недавно отъехавший в Константинополь Врангель прислал Деникину письмо:

…Боевое счастье улыбалось Вам, росла слава, и с ней вместе стали расти в сердце Вашем честолюбивые мечты… Вы пишете, что подчиняетесь адмиралу Колчаку, «отдавая свою жизнь служению горячо любимой родине» и «ставя превыше всего ее счастье»… Не жизнь Вы приносите в жертву родине, а только власть, и неужели подчинение другому лицу для блага родины есть жертва для честного сына ее… Эту жертву не в силах был уже принести возвестивший ее, упоенный новыми успехами честолюбец… Войска адмирала Колчака, предательски оставленные нами, были разбиты…

Цепляясь за ускользающую из Ваших рук власть, Вы успели уже стать на пагубный путь компромиссов и, уступая самостийникам, решили непреклонно бороться с Вашими ближайшими помощниками, затеявшими, как Вам казалось, государственный переворот…

Вы видели, как таяло Ваше обаяние и власть выскальзывала из Ваших рук. Цепляясь за нее, в полнейшем ослеплении, Вы стали искать кругом крамолу и мятеж…

Генерал Врангель называл здесь также Деникина «отравленным ядом честолюбия, вкусившим власти, окруженным бесчестными льстецами», думающим уже «не о спасении отечества, а лишь о сохранении власти».

Генерал Деникин ответил Врангелю:

Милостивый государь Петр Николаевич!

Ваше письмо пришло как раз вовремя – в наиболее тяжкий момент, когда мне приходится напрягать все духовные силы, чтобы предотвратить падение фронта. Вы должны быть вполне удовлетворены.

Если у меня и было маленькое сомнение в Вашей роли в борьбе за власть, то письмо Ваше рассеяло его окончательно. В нем нет ни слова правды. Вы это знаете. В нем приведены чудовищные обвинения, в которые Вы сами не верите. Приведены, очевидно, для той же цели, для которой множились и распространялись предыдущие рапорты-памфлеты.

Для подрыва власти и развала Вы делаете все, что можете.

Когда-то, во время тяжкой болезни, постигшей Вас, Вы говорили Юзефовичу, что Бог карает Вас за непомерное честолюбие…

Пусть Он и теперь простит Вас за сделанное Вами русскому делу зло…

В своих воспоминаниях Врангель признает, что его письмо, «написанное под влиянием гнева», «грешило резкостью, содержало местами различные выпады». И все же отчего Антон Иванович так неколебимо отверг даже намеки на «честолюбие»? Честолюбие – вполне здоровое чувство не только у генерала, а прежде всего у солдата, который «начинается» с того, чтобы стать генералом. Не по-деникински прямо выглядит тут Деникин, и эта проблема неожиданно проявит себя в финале драмы главкома.

Жена Деникина Ксения Васильевна с дочкой Мариной, которой исполнился год, уже была в Константинополе. Ей Антон Иванович предельно искренне писал:

Душа моя скорбит. Вокруг идет борьба. Странные люди – борются за власть. За власть, которая тяжелым, мучительным ярмом легла на мою голову, приковала как раба к тачке с непосильной кладью… Тяжко. Жду, когда все устроится на местах, чтобы сделать то, о чем говорил тебе…

Изнемогающий «царь Антон» – все о капусте, только сажать ее опять-таки не скоро придется, причем – на французском огородике.