Генерал Деникин

Различались эти два полководца лишь внешне, что в нюансах разнило и их внутреннее содержание. Плотный, склонный к полноте белолицый Деникин с благородным рисунком лица, покуривающий отменные сигары, нередко выглядел барином, являлся хорошим оратором. Корнилов был приземист, худ, кривоног, но крепок, как такие жилистые люди. На узкоглазом, калмыцкого кроя, коричневатого оттенка лице жидки бородка и усы, но нервные пальцы маленьких рук аристократично длинны, голос – с резкими, повелительными интонациями, хотя говорил негладко. В его хмурой, подавшейся плечами вперед фигуре была необыкновенная сила. Корниловскую харизму мгновенно чувствовали, перед ним стушевывались и неробкие.

Был Корнилов с Деникиным един, увы, и в большой доверчивости, доходящей до наивности. Оба: прекрасные сердца, глубоко религиозные люди и неискушенные политики – плохо разбирались в людях. И поэтому столь печальна судьба их «музыки военной реакции», первые аккорды которой задал Деникин в «соло» Керенскому, а в концерт попытается превратить вскоре Корнилов своим путчем.

Циничный Брусилов сказал о Корнилове: «Сердце льва, ум барана». Эту оценку подтвердит Брусилов и на себе, в конце концов поверит большевистским комиссарам. В общем же, горе с генералами, берущимися из своих прямолинейных хазарм за политику. Целая генеральская плеяда будет играть на российской арене в такие же игры в конце XX века. Всех их трудно понять, хотя ясно, что генералы по-своему берутся рубить, когда политики запутались.

В роли командира 8-й армии Корнилов уже показал свою точку зрения, создав ударников Неженцева из добровольцев, в какие охотно пошли и юнкера. Эти батальоны должны были бороться с безобразиями на фронте. А став главкомом наступавшего, потом позорно отступавшего Юго-Западного фронта, Корнилов, надавив на струхнувших комиссаров, начал с расстрелов бросающих фронт. 11 июля он потребовал от правительства восстановления смертной казни на фронте, и она была снова введена. По корниловскому приказу стали расстреливать мародеров, дезертиров, в районе военных действий запретили митинги, разгоняя их оружием.

Деникин с большим удовлетворением реагировал:

«Мероприятия, введенные генералом Корниловым самочинно, его мужественное прямое слово, твердый язык, которым он, в нарушение дисциплины, стал говорить с правительством, а больше всего решительные действия – все это чрезвычайно подняло его авторитет в глазах широких кругов либеральной демократии и офицерства. Даже революционная демократия армии, оглушенная и подавленная трагическим оборотом событий, в первое время после разгрома увидела в Корнилове последнее средство, единственный выход из создавшегося отчаянного положения».

Собрат Корнилов своей степной кровью остро чуял в Деникине больше, чем единомышленника. Он горячо радовался их общему бою против керенщины, отмечая атаку, за которую даже осторожный Алексеев назвал Деникина «героем дня», при какой Корнилов не смог быть, но написал Антону Ивановичу:

«С искренним и глубоким удовольствием я прочел Ваш доклад, сделанный на совещании в Ставке 16 июля. Под таким докладом я подписываюсь обеими руками, низко Вам за него кланяюсь и восхищаюсь Вашей твердостью и мужеством. Твердо верю, что с Божьей помощью нам удастся довести дело воссоздания родной армии и восстановить ее боеспособность».

Принимая пост Верховного, Корнилов выставил ультимативные условия:

• Ответственность перед собственной совестью и всем народом.

• Полное невмешательство в мои оперативные распоряжения и поэтому в назначение высшего командного состава.

• Распространение принятых за последнее время мер на фронте и на все местности тыла, где расположены пополнения армии.

• Принятие моих предложений, переданных телеграфно на совещание в Ставку 16 июля.

Керенский вынужден был уступить, хотя формально признал лишь право выбора Верховным высшего комсостава. Он находился под влиянием Б. В. Савинкова, известнейшего боевого авторитета их партии эсеров, который был комиссаром Юго-Западного фронта и рекомендовал в главкомы Корнилова, надеясь, что он, наконец, возродит армейскую боеспособность.

Верховный Корнилов, пользуясь этим, назначил Деникина главкомом на свой бывший Юго-Западный фронт. Он хорошо изучил его и своими резкими мерами как бы подготовил для крутого Деникина. Антон Иванович попросил, чтобы начштабом у него остался генерал Марков. Этот верный его сподвижник, отлично показав себя в «железных», снова встретился с Деникиным в Ставке, где Марков был генерал-квартирмейстером. Деникин взял его себе начальником штаба, на Западный фронт, а теперь поехал Марков с ним на такую же должность в штаб Юго-Западного в уездный город Киевской губернии Бердичев.

По дороге, из Минска Деникин заехал в Ставку к Корнилову. Верховный, оставшись с ним наедине, выразительно посмотрел на Антона Ивановича и произнес очень тихо, чтобы не подслушали: