Генерал Багратион. Жизнь и война

Уйти из Москвы, чтобы вернуться

Отступление с Бородинского поля не казалось в армии концом сражения. Все были убеждены, что оно продолжится, если не на следующий день, то вскоре и на новой позиции, ближе к Москве. Но после непродолжительной остановки на Поклонной горе Кутузов приказал оставить Москву. Это произвело шок в войсках. Как вспоминал Маевский, «когда адъютант мой Линдель привез приказ о сдаче Москвы, все умы пришли в волнение: большая часть плакала, многие срывали с себя мундиры и не хотели служить после поносного отступления или лучше уступления Москвы. Мой генерал Бороздин решительно почел приказ сей изменническим и не трогался с места до тех пор, пока не приехал на смену ему генерал Дохтуров»72.

До сих пор причины решения Кутузова об оставлении Москвы вызывают споры в научной литературе. Всем очевидно явное противоречие между этим решением и прежними словами Кутузова, который клялся сединами, обещал лечь костьми, но защитить Москву. Об этом, как уже сказано, он писал и говорил Ростопчину, уезжая из Петербурга, это же (с упоминанием опять же пресловутых костей) обещал императору. Но по переписке Кутузова с тем же Ростопчиным видно, что он колебался. С одной стороны, он клялся всенепременно защитить древнюю столицу во что бы то ни стало, а с другой — то намеком, а то прямым текстом говорил ему о возможности роковой альтернативы: в послании от 17 августа (то есть в момент прибытия в армию!) он писал Ростопчину: «Не решен еще вопрос, что важнее — потерять ли армию или потерять Москву»". Ростопчин, как и многие другие, видел в письмах главнокомандующего лишь то, что он хотел видеть. А Кутузов оценивал все иначе, глубже и основательнее. Он видел уставшую, поредевшую армию, осознавал инерцию гигантской машины войны, которая, пыля и извергая огонь, неостановимо мчалась по Большой Московской дороге к древней русской столице. Изменить ее движение, остановить ее ход было не в его силах. В Ижорах, при выезде из Петербурга, Кутузов получил удручающую депешу: французам сдан Смоленск. Дело было почти проиграно, и якобы тогда Кутузов с горечью сказал: «Ключ от Москвы у него в руках». Это совпадает с тем, что он писал императору, — оставление Москвы «нераздельно связан(о) с потерею Смоленска»74. И так думали многие. Даже в бюллетенях Наполеона по поводу занятия Смоленска есть слова о том, что «Смоленск — ключ к Москве»; откопали даже русскую пословицу, которая в обратном переводе гласит: «Кто в Смоленске — тот в Москве»75. Прибыв в армию 18 августа, Кутузов убедился в сложности положения, возникшего еще до него. Он нашел армию в разброде и некомплекте. Конечно, он понимал, что нужно было давать битву, но нужно было думать и о том, что произойдет после сражения. Как реалист, полководец с колоссальным опытом, знавший силу Наполеона, Кутузов на победу и не рассчитывал. Именно поэтому он, приехав в армию, для себя решил однозначно: Москву оставлю! 19 августа он написал дочери Елизавете, жившей тогда в Тарусе, чтобы она с семьей немедленно уехала «подальше от театра войны», при этом просил сохранить это «в глубочайшей тайне»76, а через четыре дня, 22 августа, писал Ростопчину: «Ежели буду побежден, то пойду к Москве»77. Ростопчин думал, что это означает решимость Кутузова дать сражение у стен Москвы. С уверенностью в этом он и встретился с Кутузовым уже после Бородина, на Поклонной горе. Важно, что решение оставить столицу Кутузов принял единолично, взяв на себя всю тяжесть этого трагического решения.