— Мы были вместе в церкви Креста, — и женщина густо покраснела, словно глотнула перцу, отвернулась, начала отцеплять от себя мальчика, — а ты иди, поиграй с другими… С Патриком, иди поиграй… Мы думали, ты уехала…
Арвен отступила, и ей показалось, что сзади нет пола; люди, оглянувшиеся на её бледность, стали прислушиваться. А Бернадетта вытерла руки об юбку, словно сама испугалась; за окном потемнело, и кто-то сказал: «ну вот, опять снег».
— Вы сошли с ума, — прошептала Арвен; она вспомнила эту женщину, — зачем вы здесь?
— Я… я вышла замуж; и переехали с мужем; живем здесь недалеко; вот и ходим; муж вон, — она повернулась на невзрачного хрупкого человека в костюме и галстуке — улыбнулась ему, — вот и ходим, — повторила, — здесь хороший приход; все нас приняли как родных…
Арвен молчала; люди заходили в часовню, мальчик-служка зазвонил в колокольчик.
— А ты? — спросила женщина, — ты тоже здесь? Ты же сказала инквизитору, что больше не веришь в Бога… — и тут вышел Патрик, из кухни, дети висели на нём, как конфеты; он замахал ей рукой, и Бернадетта увидела отражение в глазах, обернулась, — ах вот оно что… У него же брат умер…
— Я его не убивала, — и Арвен рассмеялась сухо и коротко, будто сломала ветку.
— Не понимаю, — рассердилась вдруг Бернадетта, словно имела право, словно они были лучшими подругами, — почему они в тебя все влюбляются? В тебе же нет ничего хорошего; ты как… как роковая женщина… тебе просто нравится ломать им жизнь… Вот пойду и расскажу…
— Ему? — и Арвен вдруг поняла, что не боится; а ненавидит; всё старое поднялось в ней со дна, словно в бурю останки кораблей.
— Может, и ему; но скорее — отцу Ферро, чтобы он берег его и себя; отец Артур из-за твоих шашней был осужден и вынужден служить в госпитале; а мог быть епископом, — Патрик смотрел на неё, а она гасла, как ломающийся маяк, — я не угрожаю; просто мне жалко людей; они живые; а ты всего лишь красивая…
— Здравствуйте, Арвен, — из ризницы вышел отец Ферро; а все уже смотрели на них с Бернадеттой; старенький и добрый, с орлиным носом, в золотом одеянии, — вы только к Патрику или на мессу останетесь?
Женщина смотрела на неё и повторяла: «уходи; пусть он живет»; Патрик стряхнул детей и жал кому-то руку, смотрел на неё поверх голов; а ей казалось — с другого берега; и она мотнула головой, сказала: «прощайте» — и ушла; дверь скрипнула и хлопнула, отрезав её от Патрика, как сотни замков; «ну что ж, — растерянно сказал отец Ферро, — объяснитесь потом, Бернадетта»; а она шла и шла обратно — по всем тем же улицам; зашла в книжный; в надежде — всё же рядом, догонит, догадается; купила себе еще Перес-Реверте — книгу эссе «С намерением оскорбить», у нее именно этой не хватало для полной коллекции; час назад она бы с ума сошла, прыгала бы от радости от такой удачи; потом квартал художников — кто-то уже выполз с этюдником, несмотря на поваливший снег — пеленой; в парке она провалилась в лужу, нагребла полный ботинок ледяной воды; ночью проснулась с температурой, полезла искать аспирин, разбила градусник и расплакалась; отпросилась с работы поболеть и в Париж; а в понедельник пришла повестка; суд ровно через месяц. Она перерыла все ящики, уронила книги, опять расплакалась, и из «Фламандской доски» выпала закладкой — не дочитала — зеленая с золотом визитка: «покупайте наших поэтов»…
— Да? — отозвался следователь; голос далекий и хрип-лый, словно он тоже простыл; и на проводах сидели огромные черные птицы, — я вас слышу…
— Это Арвен Янссен, девушка-фотограф, помните меня?
— Помню; хотя у меня два новых дела; жаль, вас там не было с вашим Заком Эфроном «Никоном», — её нестерпимо тронуло, что он помнит имя её фотоаппарата, и она опять разрыдалась, — что с вами? вы плачете или это снег в телефоне?
— Я… я… знаете, мне нужно уехать срочно; в Париж; на выставку; там мои фотографии…
— О, — сказал он и зашуршал, как симпатичный зверек, — а повестку вы получили?
— Да, — она сглотнула слезы, — мне очень нужно, понимаете…
— Понимаю, — сказал он, — что ж, устроим; подойдете ко мне во вторник; мы вам бумажек напишем сотню; а я вот уже третий год на юг не могу выехать… А кого фотографировали?
— Друга, — ответила она, — просто друга; мы с ним уже не видимся…
— Понятно, — и опять зашуршал, словно устраивался в норке, — это случайно не второй Флэнери? я слышал, вы познакомились…