Гейша

– А что, холодильника у вас нет? – осторожно поинтересовался Илья.

– Нет, конечно.

– А как вы тогда?..

– Формалин колем в вену, хотя труп все равно распухает и запах от него идет. Советую на лицо сразу не смотреть. На ноги сначала, потом медленно вверх. Может, у него татуировки были? Тогда можно по татуировкам…

– Не было вроде, – сглатывая от волнения, тихо выдавил Илья.

– Ну тогда смотрите.

Судмедэксперт сдернул с трупа простыню.

Илья только взглянул и грохнулся в обморок.

«Даже толком и не рассмотрел ничего, – обижалась потом Анюта, задетая скупостью мужниного рассказа о таком интересном деле, как опознание трупа. – Только увидел, что это Саша, а всех подробностей и не разглядел. И как это можно? Не видел даже, куда его ранили. Эх, мужики, если бы вам рожать пришлось, то точно люди давно бы вымерли, как мамонты!..»

13

Только утром, приехав на работу и посмотрев в свой ежедневник, я понял, какого дурака свалял, согласившись сегодня в девять встретиться с Аллой. Совершенно из головы вылетело, что еще две недели назад на сегодня я назначил свой отчет. Что за отчет? Сейчас объясню. В прошлом году наш шеф ввел такую традицию, не традицию, а что-то вроде трудового почина… Вообще, эти нынешние руководители, чья карьера закладывалась в эпоху трудовых коллективных соцсоревнований, очень любят привносить в нынешнюю действительность все те методы, которым они обучились в пору юности: планерки, оперативные совещания, субботники, «непрерывки» накануне праздничных затиший. Вот и Розанов ввел новшество: раз в неделю собираться всем коллективом на совещание по повышению квалификации и поочередно отчитываться по какому-нибудь бывшему адвокатскому делу, причем дело он выбирал сам. Отчитывался тот, кто дело сие успешно провалил или, реже, выиграл. После выступления основного докладчика обычно проходило коллективное обсуждение, во время которого каждый из коллег мог, да и обязан был вставить свои пять копеек по поводу ведения дела, что правильно, что неправильно было сделано и так далее. В целом что-то вроде конференций по обмену опытом.

Нет, не спорю, мысль сама по себе очень и очень здравая, но почему-то в каждом конкретном случае она выливалась в поток обид, ругани, взаимных упреков и нелицеприятных замечаний, так что оздоровлению в рабочем коллективе это никак не способствовало, скорее наоборот, усугубляло. Тем более что время от времени шеф приглашал на эти собрания кого-либо из своих коллег, видных юристов, начальство из президиума Московской городской коллегии адвокатов или «потенциальных клиентов», так сказать, которые приходили со своими сотовиками и тихо бубнили в них на протяжении всего заседалища. И над всем этим, как Зевс-громовержец в окружении олимпийцев, парил сам Розанов, сталкивая нас лбами и потом благодушно взирая сверху, как мы, букашки, там, внизу, барахтаемся в собственном дерьме…

Пока что в нынешнем году мне удавалось избегать участия в этом сомнительном коллективном мазохизме, но недавно, во время передачи мне материалов по делу Лены Бирюковой, на меня пал взгляд шефа, и я был предупрежден, что энного числа я должен буду отчитаться перед коллективом за ведение защиты последнего дела, кстати говоря, одного из самых позорно проигранных в моей короткой трудовой биографии. Отчет по нему, не менее убогий, чем сама защита, я накропал сразу, по горячим следам, зная, как легко со временем все забывается. Он лежал в ящике моего стола. Проблема была в том, что собрание должно было начаться в семь вечера. С учетом всего вышесказанного выходило, что к девяти я не успевал, разве что оставалось отправиться на свидание прямо «от станка», но такой вариант меня не устраивал.

Не явиться же вообще (в смысле, на собрание, потому что к Алле я собирался приползти даже в коматозном состоянии)… так вот, взять, наплевать и просто не явиться на этот симпозиум было равнозначно неявке на собственные похороны: самому приятно, гостям и приглашенным – не слишком.

Улучив момент, я проник в кабинет шефа и заискивающим голосом спросил, нельзя ли перенести акт моей публичной порки на другой день?

Розанов не удивился, но и помочь отказался, сославшись на то, что он загодя пригласил на собрание болельщиков из адвокатской конторы Адольфа Могилевского и теперь уже поздно им перезванивать и просить приехать к нам с дружественным визитом в другой раз.

Ну еще бы, подумал я. Масштабы не те!

Мало мне своего личного позора, так Розанов решил еще выставить меня дураком перед лучшей адвокатской конторой Москвы. Не понимаю, ему что, приятно от мысли, что работать приходится в окружении тупиц и неудачников? Есть на кого списать собственные провалы? Не знаю, не знаю, мысли начальственные неисповедимы…