Геи и гейши

«Есть кабачок на развилке дорог,
Псов и бродяжек отрада:
Только ступи на скрипучий порог —
И ни фига, блин, не надо.
Кто тот пацан, что открыл нам кредит, —
Нам, однозначно, до фени;
Он же не телка, он — правильный бык,
Значит, прикинь, не изменит.
„Кто нам жратвы в котелке наварил —
Мяса там в гречке навалом?“ —
Тормоз один для отмазки спросил,
Чтоб не прослыть каннибалом.
„Кто нацедил в наши кружки вина?
Рай с ним — любая канава“.
Вся наша жизнь — то фигня, то война,
Как нам лабал Окуджава.
„Кто нас, бухих, повалил на кровать,
Кости покрыв одеялом?“
Нам все равно, лишь бы миг не проспать,
Как естество наше встало.
Век хоть сиди ты в Харчевне Любви,
Глядя в слепое оконце,
С хмелем в башке и весною в крови —
То нам, брателла, до Солнца!»

— Приветствую вас от всего сердца и печенок! — тихо завопил он, увидев Влада и Марион, и поклонился, прямо-таки переломясь в поясе. При точном рассмотрении оказался он еще бритоголов, краснорож и раблезиански упитан. — Вот, значит, куда наша Белочка побежала! Она ведь собачка деловая, красотуля наша.

И фамильярно потрепал дворнягу по голове.

Та даже не огрызнулась: Влада это удивило даже больше, чем ясновидение бандитски прикинутого забулдыги.

— Вы кто будете? — спросил он, делая вид, что все путем: занятие, трудное для голяка, который в продолжение теплого летнего дня даже не задумывался о своем незримом внешнем виде, а тут обнаружил, что его видят как облупленного.

— Вестник, вестимо. Апостол. Врубаетесь?

В «быке» Влад с трудом признал себя самого и теперь лихорадочно вспоминал, в каком кабаке им с пьяным раблезианцем случалось набираться вместе — только не в том, где подавали пресловутую ржаную сому, это уж нет: там собак не терпели. А ведь знакомая карточка, спору нет!

— Погоди, — ответил он. — Я тебя факт где-то видел, но я же газетчик, передо мной чего только не мелькало. Ты вот мне объясни, как ты нас нашел.

— По описанию другого нашего брателлы. Вы, говорит, что-то на стрелку не явились, а ему днем стремно выходить. Он только ночью работает.

— Постойте. Брат… отец Мариана!

— Значит и верно, я к вам послан, — проговорил толстяк совсем другим тоном. — Понимаете, он вам, бычок закланный, порассеянничал сказать, что уходить отсюда надо еще при солнце, а с луной на вас снова затмение и наваждение навалится. Тем более, при такой симпатичной привиденочке.

— Точно. И Беллу описал, и озеро какое-то.

— Так, значит, идете в гости к нашему монастырскому отшельнику?

— У вас то кабак на языке, то монастырь. Странно как-то.

— А, это для конспирации. И потом, кабак от монастыря недалеко упал: вот в белом городе Каире времен Фатимидов сходить к монастырю означало как раз надраться — там только христиане с крестом на груди имели право вином торговать, а лица духовного названия еще к тому же и пошлин не платили.

— Озеро — это вон то, за кустами?

— Вовсе нет. Главная вода тут прямо вон в том направлении, Белла знает. Странное дело — вода чистейшая, как слезинка ребенка, прямо родниковая, но ведь даже для цветочков не берут, а уж пить — ни в коем разе! Оттуда вытекает ручей: идите против его течения и никуда не сворачивайте.

— Спасибо, добрый человек, — сказала Марфа. — Непохож ты на апостола, да и на попа не слишком тянешь, но уж ладно, какой есть.

— А этого и не надо, чтобы походил, — подмигнул ей верзила. — Учитесь узнавать своих по запаху, как наша Белка.

Белладонна и вела их дальше. Они, как-то незаметно оказавшись снова одетыми, прошли по тропе через пышную кладбищенскую рощу: здесь росли самые древние и сильные ее деревья — дуб, бук, ильм и вяз — а могильные плиты глубоко погрузились в землю и заросли ягодниками. Внутри рощи тускло светилось зеркало воды, почему-то гладкое, хотя в озеро с обрыва срывался поток, дикий и стремительный. Трое обошли немую воду — густа и черна она была, точно гагат, или черный янтарь, — и двинулись вдоль берега.