Геи и гейши

— Сможешь, если прекратишь расхищать чужое поэтическое достояние и наживешь свое, — смеясь, говорила Рахав: легчайшее кокетство играло в ней, как шампанское вино.

— На моих губах такой же замок, что и на твоем лоне, — ответил Дэвид вольной шуткой. — А твои уста свободны — начни ты первая говорить!

— Разве хозяин платит гостю за угощение, а не наоборот? — спросила она, и глаза ее, глаза орлицы, были оперены ресницами, точно индейские стрелы. — Но историю я тебе расскажу, и будет у нее двойное дно, как у пиратского сундука… Такие истории читаются теми, кто может проникнуть глубже самих слов.

И она рассказала ему историю, подсказанную Рахав ее садом и названную поэтому -

ПРИТЧА О САДЕ ЦВЕТОВ

— Ты помнишь, какой сон приснился маленькой Иде: будто ее цветы танцевали и сплетничали на балу, а утром все увяли от усталости? И еще есть много стихов о цветах, похожих на женщин своей нежностью и слабостью. Простые души одаряют запахом лаванды, боязливые девы сжимают уста и члены, как мимоза, но их греховные помыслы цветут, как пряная лилия — однако лилия еще и рисунок королевского штандарта; хищная красота, что пьет мужскую кровь, напоминает орхидею. Это всё сравнения, истертые, как монета в сундуке ростовщика: дальше будет иное. Все цветы одинаково танцуют на балу жизни, но ни один еще не начал своего истинного танца. Сама я — миндаль сладкий и горький, миндальное молоко и миндальная отрава, вот и понимаю все, что есть в других женах и цветах.

Оттого и мне как-то ночью примерещилось, будто все цветы мира, пришедшие ото всех его широт и сезонов, собрались в земном саду на карнавал — я узнавала их за феерическими масками — и стали похваляться своей красотой, запахом и пользой, что извлекает из них человек. И двенадцать победителей было избрано в этой битве цветов — я их тебе перечислю:

— мак, алый или пурпурный, с округлым темным пятном или белым полумесяцем в основании каждого лепестка, похожего на ноготь: сок его навевает сны и успокаивает земные желания;

— одуванчик с золотой головой: вино его греет, цвет радует, лист исцеляет, он способен седеть, как человек, и тогда его уносит ветер;

— лаванда, что растет у моря на холмах: аромат ее изгоняет нечистое из дома и самого человека из-под его крова, это цветок странников;

— черная гвоздика: аромат ее подобен восточной пряности, на лепестки положен знак крови и жертвы;

— маргаритка: она имеет сто цветков в одном малом соцветии и сто умов в одной голове, однако тем не кичится;

— василек: украшает поле и крадет у него земное плодородие, однако глаза его отражают небо;

— лилия: это цветок, горящий на орифламмах и фасадах храмов;

— орхидея: чужую силу и смерть обращает в свою жизнь и красоту;

— крокус: первым выходит он из-под снега, лепестки дарят два цвета скорби, лиловый и желтый, тычинки — самую драгоценную пряность;

— ирис: сам он лилов, но дает черную краску для волос и парадных гербовых накидок, имя его — имя радуги;

— черемуха: она таит в себе прелесть, яд и аромат;

— кувшинка: цветок ее на воде сходен с лотосом, пятнистый стебель под водой подобен змее, и стрекозы, что кружат над ней — малое подобие дракона.

Не спрашивай меня, почему так странно распределился жребий — у цветов иные резоны, чем у нас, и иное представление о красоте и пользе. Но главное в моей истории то, что, будучи избранными ради того, чтобы, в свою очередь, из самих себя избрать победителя, они никак не приходили к соглашению: не только спесь мешала им признать, что кто-то выше всех прочих, но и то, что каждый из них слишком хорошо знал себя самого.

Тогда сказала мудрая маргаритка — скромно и веско, потому что являла собой самое лучшее: простоту сложного и чистоту изысканного:

— Поищем себе тринадцатого, кто бы решил наш спор со стороны!

(«И, может статься, сам будет достоин выбора», — дополнила она про себя, но вслух не произнесла о том ни слова.)

Огляделись наши двенадцать по сторонам — и вот: посреди неисчислимого множества нарядных головок и пышных соцветий увидели они нечто, раньше ими не виданное: не мак, ибо лепестки были более мясисты, не королевскую лилию — изгиб лепестков был более изыскан, и к тому же лишь один живой, полураскрытый бокал венчал стебель, а не несколько, как у нее. Ведь у лилии на жестком стебле бывает четыре, но чаще три цветка, что распускаются по очереди — так сказать, отец, мать и дитя. Ни в споре, ни в выборе этот цветок просто не принимал участия, а теперь, когда все прочие поникли и приувяли от изнеможения, стоял прямо на упругом стебле. Алый цвет лепестков его уходил своей глубиной в пурпур, звучностью — в пламя, аромат был неявен, но едва ли не изысканней, чем у розы.

— Кто ты? — спросили его двенадцать. А надо заметить, что между собою они разговаривают не запахами, как с насекомыми, животными и людьми, но легким звоном капли утренней росы, которую весь день сберегают в своей сердцевине. — Кто ты, подобный всем нам и не похожий ни на кого?