Геенна огненная

Слова Карекса плохо доходили до Дюрталя. Ему было не по себе. Пустота, из глубины которой доносился скорбный звон колокола, еще не обретшего покоя, притягивала его.

Он отступил от края бездны.

— Хотите подняться на самый верх башни? — предложил Карекс, кивнув в сторону железной лестницы, почти сливающейся со стеной.

— Нет, лучше в другой раз.

Они начали спускаться. Карекс, вдруг став молчаливым, открыл какую-то дверь. Они двигались по узкому проходу, забитому огромными поврежденными статуями святых, среди рябых искалеченных апостолов, безногих и безруких скульптур святого Матфея, святого Луки в сопровождении обезглавленного быка, одноглазого святого Марка со снесенной частью бороды, святого Петра, лишенного ключей, с обрубленными кистями.

— Когда-то, — заговорил Карекс, — здесь были подвешены качели, и малышня собиралась целой гурьбой. Но, конечно, начались злоупотребления, достаточно было нескольких су, чтобы проникнуть сюда поздним вечером, и чего только не повидали эти стены! В конце концов кюре распорядился снять качели и запереть помещение.

— Что это? — спросил Дюрталь, заметив в углу полукруглую гигантскую глыбу из металла, напоминающую часть купола, в чехле пыли, под грудой дырявой ткани, похожей на рыболовные сети, усыпанные шариками грузил, опутанную черной паутиной.

— А, это! — Блуждающий взгляд Карекса прояснился, в его глазах затеплился огонь. — Это, месье, все, что осталось от старинного колокола. Его звучание было неподражаемо, его голос лился прямо с небес!

Он заметно воодушевился.

— Вы, может быть, уже слышали от де Герми… С колоколами — увы! — покончено. На свете больше нет звонарей. Кто сейчас звонит в колокола? Мальчишки-угольщики, кровельщики, строители, пожарники в отставке, которых нанимают за один франк! О — видели бы вы их! Более того, появились кюре, которые, нисколько не смущаясь, могут сказать: «Отыщите парочку солдат, за десять су они сделают все, как надо». Дошло до того, что один такой умелец в Нотр-Дам, если мне не изменяет память, вовремя не убрал ногу, и колокол со всего размаху ударил по нему и перерезал его, словно бритва.

Все эти безумцы, готовые платить тридцать тысяч франков за какие-то балдахины, разоряющиеся на музыку, занятые тем, чтобы провести газ в церкви или еще чем-нибудь в этом роде! Когда же речь заходит о колоколах, они пожимают плечами. Знаете ли вы, месье Дюрталь, что в Париже нас осталось всего двое, я и старина Мишель. Он не женат, и его образ жизни не позволяет сделать из него верного служителя церкви. Но никто не может сравниться с этим человеком в умении строить звон. Он тоже теряет интерес к колоколам. Он пьет, работает, часто под хмельком, потом снова пьет, а затем спит.

Да, с колоколами покончено. Не далее как сегодня утром монсеньор совершал положенный ему как пастырю обход. В восемь часов колокольный звон должен был ознаменовать его появление. Звонили шесть колоколов, те, что вы видели. Нас собралось шестнадцать человек наверху. И что? Эти люди являли собой жалкое зрелище, они беспорядочно раскачивали колокола, вступали не вовремя, настоящая какофония!

В глубоком молчании они продолжали спускаться по лестнице.

— Колокольный звон, — внезапно произнес Карекс, обернувшись и пристально глядя на Дюрталя, захлестывая его плещущей через край голубизной глаз, — это единственно истинная церковная музыка!

Они вышли в просторную галерею, расположенную над папертью, служившую основанием для башен. Карекс с улыбкой продемонстрировал им, как звучат крохотные колокольчики, которые были прикреплены к дощечке, прибитой к двум столбам. Он дергал за веревочки, высвобождая хрупкий медный перезвон, и прислушивался к нему, вытаращив глаза от восхищения, посасывая усы. Стремительная гамма растворялась в воздухе.

Неожиданно он оборвал игру.

— Когда-то, — сказал он, — я мечтал об учениках. Но никто не хочет осваивать ремесло, доходы от которого столь мизерны. Редко кто забредает на колокольню. Теперь не принято даже звонить во время венчания.

— На свою судьбу я не жалуюсь, — продолжал он. — Улицы Парижа наводят на меня тоску, и я с трудом ориентируюсь в них. Я спускаюсь с колокольни только по утрам, чтобы набрать воды. Но моя жена боится высоты. И потом, порой бывает очень неуютно… снег проникает сквозь бойницы, ложится толстым слоем, иногда я оказываюсь заживо замурованным, и до меня доносятся только гулкие порывы ветра.

Они подошли к жилищу Карекса.

— Входите же, месье, — пригласила их женщина, ожидавшая гостей у дверей. — По-моему, вы заслужили отдых.

Она указала на стол, где уже красовались четыре стакана.

Звонарь принялся раскуривать короткую вересковую трубку, а де Герми и Дюрталь занялись изготовлением самокруток.

— У вас очень славно здесь, — произнес Дюрталь, чтобы завязать разговор.