Где-то у Проциона

Предводительствовал здесь высокий жилистый мужик с наголо бритой головой, чем-то до странности похожий на Фантомаса: все черты лица у него были как-то сглажены, сплющены – словно кто-то задался целью убрать мешающие детали, но не преуспел. А лишь стесал резкие углы. Вадиму показалось, что где-то когда-то, в той еще жизни он видел этого человека. Причем скорей на фотографии, чем живьем. Слишком уж запоминающейся внешностью тот обладал. Но вспомнить кто это такой, не получилось. Ничего, впрочем, удивительного, в этом не было, учитывая, из какого контингента проводился отбор на копирование. Вполне возможно, что данный мужик был какой-нибудь знаменитостью. Типа нобелевского лауреата – поди их всех упомни!

Так, в общем, и оказалось.

7

– Мальцев! – представился он, сунув Вадиму загорелую, с коротко обстриженными ногтями руку. – Артемий! А это вы, стало быть, будете чинить нас на Марсе?

– Надеюсь, не буду, – в тон отозвался Лунин, пожимая протянутую кисть. – Но боюсь, придется.

– Коллега! – рассмеялся Мальцев. – Чувствую родственную душу. Это, пожалуй, надо будет отметить! Как вы насчет спиритус вини? Чистейшего медицинского?

И тут Вадим его узнал.

Это был известнейший хирург. Светило мировой величины. Человек, про которого написано было множество статей, десятки, если не сотни книг и сняты документальные и даже художественные фильмы. Создатель нового направления в медицине и основатель собственной научной школы. Немудрено, что Лунину он был известен. И, понятное дело, встречаться они раньше никак не могли.

Но главное было не в этом.

Мальцеву – тому, оригиналу из внешней реальности – должно было сейчас быть девяносто лет. Если он вообще еще был жив. Он давно уже не практиковал. А тут перед Луниным стоял в лучшем случае пятидесятилетний, пышущий здоровьем весельчак в окружении, как теперь Вадим понял, ассистенток и называл Вадима коллегой. С некоторым запозданием Вадим испытал самый настоящий шок. Все-таки такого уровня знакомых у него не было.

– Употребляю, – ответил Вадим, вспоминая, что, судя по рассказам, академик Мальцев всегда был не дурак выпить и с ужасом соображая, до какой степени он может соответствовать светилу. – В разумных пределах.

– В разумных – это как? – сразу же поймал Вадима на слове академик.

Вадим открыл рот, раздумывая, что бы такое сказать, но по счастью, ничего говорить не пришлось.

– Внимание! Стартовая готовность! Начать отсчет! – прогремел чей-то усиленный трансляцией голос.

И сразу же вслед за этим, уже другой голос, размеренно начал произносить:

– Шестьдесят… полсотни девять… полсотни восемь…

В салоне произошло оживление.

– Чего стоим? Артемий! Наливай! – сказал кто-то.

– Только не спирт! – вмешался женский голос.

– А чего? – отозвался мужской.

– Да хоть чего-нибудь – только наливайте!

– Спокойно! – объявил Мальцев.

С видом заправского фокусника он повторил жест Пироговой и вынул из ничего бутылку шампанского. Бутылка была запотевшая. Мальцев скрутил проволоку на пробке, внимательно всмотрелся через стекло в содержимое и слегка встряхнул стеклянную емкость.

– Бокалы давайте!

Пробка грохнула к звездам и, словно по команде, по всему салону началась канонада и новогодний перезвон бокалов.

– …двадцать девять… двадцать восемь… двадцать семь… – продолжал отсчитывать невидимый хронометрист.

– Ты чего озираешься? – спросил Генрих, глядя на Лунина.

– Да смотрю… Тут явно не хватает вибростенда и щитов Джян-бен-Джяна. И джинна… – сказал Вадим, вертя головой по сторонам.

– Чего?… А! – услышал стоящий рядом Тимур. – Вспомнил! Ну Джян-бен-Джяна и джинна не обещаю. А вибростенд сейчас будет!

Вадим посмотрел на пилота.

– Какой еще вибростенд?

– Ты что, не знаешь?

– А что я должен знать?

– Да конструкторы не предполагали, что мы будем на корабле летать! – пояснил Тимур. – Потому резонансные характеристики двигателя на вакуумную запись не рассчитаны были…

– И чего? – подозрительно спросил внимательно слушавший Генрих. Он, похоже, тоже не знал этой подробности.

– Да ничего, в общем, страшного. Поставили дополнительно генераторы, гасящие колебания противофазой… Но они надежно работают только в устоявшемся режиме. На второй производной, когда меняется ускорение, начинаются пляски святого Витта… – Тимур хохотнул. – Сами сейчас почувствуете!

– Тебе смешно! – сказала Пирогова, стоявшая рядом. – А я эту вибрацию с трудом переношу: у меня зубы ныть начинают и волосы дыбом встают!

– Да что я могу сделать? Терпи! Даже у Башкирцева с Камовым ничего придумать не получилось! Я тоже терплю! К следующим полетам доработают…

Вадим открыл было рот, но опять ничего не успел сказать.

– …ноль три… ноль два… ноль один… Старт!

За кормой – там где находилось невидимое Солнце, вдруг полыхнул совсем уже запредельной силы свет. Отдаленное и приглушенное, но очень мощное гудение заполнило салон. Правда, вибрацией его можно было назвать с большой натяжкой – в этом звуке была просто уверенность надежно работающей машины. Вадим недоуменно посмотрел на пилота.

– Ну, поехали… – сказал Тимур, глядя куда-то наружу.