Где-то на Северном Донце

Место для базы выбрал еще капитан Плешивцев. Совсем недавно возле опушки леса стояли постройки животноводческого совхоза. Во время летних боев, когда немцы еще не потеряли надежду форсировать Дон, фашистская авиация разбомбила поселок. Все здания и фермы сгорели, а построенные меж деревьев овощехранилища остались целы. Крытые дерном, они так заросли травой, что были незаметны с воздуха. Это-то и соблазнило Плешивцева. К тому же овощехранилища, отрытые в плотной глине, были сухи и очень просторны. Требовалось совсем немного работы и материалов, чтобы превратить одно из них в штаб, другие — во вместительные казармы, а в остальных разместить столовую, радиомастерские и прочие подсобные службы. Заново пришлось строить только здание приемного радиоцентра. Но и оно наполовину утонуло в земле. Снаружи были видны лишь часть стены, невысокие, но широкие окна да крыша.

В августе и сентябре, видимо догадавшись, что где-то в этом районе расположились основательно насолившие им русские радиоразведчики, немцы неоднократно предпринимали попытки обнаружить и уничтожить батальон, но безрезультатно. Много дней кружили самолеты-разведчики в окрестностях базы, не раз наугад бросали бомбы, надеясь вызвать заградительный зенитный огонь, и все впустую. Не смог выполнить задачи и парашютный десант, сброшенный в конце сентября. Он был целиком уничтожен размещавшимися поблизости стрелковыми подразделениями и караульной ротой. В конце концов немцы оставили базу в покое — не то убедились в невозможности обнаружить ее, не то перенесли поиски в другой район.

* * *

В своем кабинете майор застал младшего лейтенанта Табарского. Скучавший от безделья планшетист решил вздремнуть на единственном в батальоне мягком командирском диване. Этот видавший виды потертый диван по времена о́ны невесть где раздобыл все тот же Плешивцев. Никакого нарушения Табарский не совершил: кабинет не запирался, в сейфе хранились те же карты, что имелись у планшетиста, и официального запрета заходить в кабинет не существовало, но все же среди радистов бытовала традиция, и Савушкин об этом знал: в кабинет может заходить лишь начальник смены, да и то только тогда, когда потребуются дополнительные чистые карты. Поэтому присутствие сладко посапывавшего планшетиста несколько удивило майора.

Савушкин неторопливо разделся, сел за стол, снял и протер очки. Кашлянул негромко, Табарский перестал посапывать. Савушкин кашлянул еще раз. Младший лейтенант как-то легко, вроде и не спал совсем, широко распахнул косоватые узкие глаза, в них метнулся испуг…

Савушкин как ни в чем не бывало открыл своим ключом сейф и достал пачку карт.

Планшетист взлетел с дивана, будто его огрели хлыстом. Вытянулся в струнку возле стола, замер.

Савушкин закрыл сейф, проверил заточку торчащих из спиленной снарядной гильзы карандашей. Взглянул на младшего лейтенанта. Тот вздрогнул, вдруг вскинул в приветствии руку к виску, выпалил одним духом:

— Товарищ майор! Планшетист младший лейтенант Табарский. За время вахты изменений в расположении пунктов связи противника не обнаружено. Контрольные пеленги взяты согласно расписанию. Перемещений радиостанций не отмечено.

Чтобы скрыть улыбку, Савушкин наклонил голову и стал разворачивать карту. Табарский продолжал стоять в прежней нелепой позе. Чтобы помочь ему, майор неторопливо пригладил ладонью волосы. Тут только растерявшийся планшетист сообразил, что на нем нет шапки. Рука вялой плетью упала вниз, в вытаращенных глазах испуг сменился тоской и беспомощностью. Савушкин стал рассматривать карту. Некоторое время оба молчали.

Наконец Табарский пришел в себя.

— Товарищ майор, разрешите идти? — тихо произнес он.

— Пожалуйста! — Савушкин невозмутимо пожал плечами. — Я вас и не приглашал и не задерживаю.

Неловко повернувшись, планшетист пулей выскочил из кабинета. Теперь Савушкин позволил себе широко улыбнуться. Он был уверен: в будущем младшего лейтенанта не загонишь в кабинет даже палкой.

Что бы ни говорили о нем, как ни называли — бурбоном или похлеще, — майор был уверен, что строгое соблюдение внешне кажущихся бюрократических воинских формальностей — дело необходимое. Через такие вот мелочи, выполнения которых вроде бы даже без особой нужды командиры требуют изо дня в день, воспитываются в человеке чувство дисциплины, способность подчиняться, без коих нет солдата. Неукоснительное соблюдение воинской субординации делает солдата солдатом, а армию армией.

Раздражения после поспешного ухода планшетиста майор не чувствовал. Только легкую зависть. Спать вот так беззаботно, да еще днем, сам Савушкин разучился давным-давно. Несмотря на свои тридцать лет, он чувствовал себя по сравнению с двадцатилетним Табарским чуть ли не стариком, почти отцом. И думал о планшетисте как-то сочувственно, по-отцовски.