Где-то на Северном Донце

Перехватов резво бросился на поиски. Вскоре он прибежал с обломками раздавленного ящика, из которых Шубин выстругал две планочки. Когда шину наложили, все замолчали, с неловкостью поглядывая друг на друга. Солдатам надо было спешить по своему делу, а муж и жена ждали, что они скажут.

— Куда же вы теперь? — наконец спросил Шубин.

— Не знаем… — И женщина только теперь заплакала по-настоящему. Крупные слезинки покатились по ее бледным, мокрым щекам. — В деревне гостили, а автобуса не оказалось. Мы и пошли на полустанок. Надеялись пригородным поездом до города добраться. Задерживаться нельзя было. Ему на работу завтра с утра. Всего пять километров осталось, а тут… — Она кивнула на мужа и заплакала еще горше.

Мужчина отвернулся и мрачно уставился на взмокшую ель.

— В какое время пригородный здесь проходит? — спросил Шубин.

— В два двадцать местного, — не оборачиваясь, глухо сказал мужчина.

Малышкин, Перехватов и Шубин одновременно посмотрели каждый на свои часы.

— М-м… Через двадцать пять минут… — промычал Шубин. — Пешком не поспеть, а… — Он замолчал и уставился на Малышкина.

Тот нахмурился. В самом деле, даже несмотря на Эдькины сержантские лычки, он был здесь старшим, ответственным за рейс. Сразу вспомнились строгий начфиновский «посошок», забота Анны Павловны.

А молодая мать, прижимая к груди ребенка, продолжала глотать горькие, стылые слезы, муж все так же отрешенно смотрел на ель.

— Довезем, — коротко сказал Малышкин. Он хотел добавить: «Не можем же мы оставить людей с детишками в беде, под дождем, на пустынной дороге», но, по обычаю своему, промолчал, лишь махнул рукой.

— Правильно, довезем! — обрадованно сверкнул темнющими своими глазищами Эдька и подскочил к мужчине. — А ну, дядя, держись за шею. Перехват! Бери с другой стороны.

— Садитесь, — тихо сказал Малышкин молодой матери и пошел к машине. Положив сумку на колени, он наконец-то сразу успокоился. Во время возни с пострадавшим он то и дело косил глазом в сторону распахнутой дверки, где сумка лежала целехонькой, невредимой, но подспудная озабоченность исчезла лишь сейчас.

— На середку садись, дядя. Вот так… — тараторил вновь ставший самим собой Эдька. — Ногу сюда протягивай. К демультипликатору. Вот так!

— Спасибо… Спасибо… — конфузливо и благодарно бормотал мужчина. — Да ничего, не беспокойтесь, я сам… Эх, закурить бы. У меня вся пачка размокла…

Перехватов с готовностью подал сигарету, чиркнул зажигалкой.

— Спасибо, — растроганно сказал мужчина.

— Спасибо, — сонно пропищал мальчуган, доселе сладко дремавший в углу на заднем сиденье, уткнув нос в свой цветастый шарфик.

6

Несмотря на продолжавшийся дождь и ухабистую дорогу, дальнейший путь к полигону промелькнул весело и незаметно.

Начальник полустанка — молоденький паренек в форменной красной фуражке — оказался человеком участливым и энергичным. Сам побежал ругаться с проводницей, когда та отказалась было пускать безбилетников. Курившие в тамбуре мужчины дружно выскочили на платформу, подхватили из солдатских рук пострадавшего и унесли в вагон. Перехватов помог зайти молодой матери, а Эдька с галантным поклоном подал ей на площадку заспанного сынишку.

— Спасибо, солдатики! Спасибо вам, мальчики! — прокричала женщина, когда поезд тронулся.

Малышкин, Перехватов и Шубин помахали ей, а потом отправились к машине. Благодарностей они не искали, но все равно было приятно, потеплело на душе от этих искренних слов.

Перехватов с Шубиным вновь принялись за анекдоты, а Малышкин слушал, улыбался, безмолвно смеялся про себя — ему было тоже хорошо и весело. Все складывалось как надо. Он опять вспомнил про обещание подполковника дать увольнительную и радужно размышлял о том, как это кстати.

Палаточного городка они на полигоне не обнаружили. На опушке леса, где летом размещался городок, ровными рядами чернели обложенные дерном цоколи, а самих палаток не оказалось. Зато в стороне, на краю огромного, расчищенного от подлеска и кустарника поля, вытянулась стройная шеренга длинных щитовых домов, над которыми ветер трепал уютные белые хвосты печного дыма.

— Ого! — изумился Эдька. — Мы их, бедолаг, жалеем, а они тут устроились как боги! — И заорал, открыв дверку, часовому у шлагбаума. — Где штаб, таежник?

Часовой, однако, совершенно не отреагировал на шутку. Поправил автомат на груди, козырнул:

— Документы.

— Чего? — опешил Эдька.

— Документы.

— Да ты что, своих не узнаешь, Белов?

— Документы.

Препираться уязвленный Шубин мог до бесконечности, потому Малышкин подал командировочное удостоверение. Свирепо сплюнув, Эдька извлек из бумажника постоянный пропуск на полигон и путевой лист. Часовой мельком взглянул в них, не спеша открыл шлагбаум, а потом вдруг осклабился, махнул рукой в сторону домов:

— Вон штаб! Валяйте, придворные духи. Там вас давно ждут.

— Ну погоди, Белов! — погрозил Эдька здоровенным кулачищем. — Попросишься подъехать — я так тебя подвезу, салага, век помнить будешь!

— Давай, не задерживай! — весело гаркнул часовой. — А то мигом в караулку!

В штабе объекта гостей тоже встретили радушно, хотя документы опять-таки заставили предъявить.