Где-то я это все… когда-то видел

Была и каморка, и актовый зал в технаре, и полуразбитая аппаратура, которую мы не уставали совершенствовать. Потом была каморка в общаге хлебокомбината, полуподвальная студия Дома культуры строителей. Было с десяток выступлений на дискотеках, городских праздниках, свадьбах и…собственно, все. Жизнь разметала. Кончилась группа. А вот теплое пятнышко в памяти осталось. На всю жизнь. Такое теплое, что захотелось увидеть Вовку в его сопливом возрасте, без его усов и модной прически. Цель моего расследования — место службы Родькиного отца — все равно рядом, так почему не совместить приятное с полезным?

Я стоял у знакомой калитки из штакетника и разглядывал Вовкин двор. Все по-прежнему. Как в будущем. Как будет, когда нам стукнет пятнадцать. Вон Надежда Васильевна, Вовкина мать вышла из дома с мокрым бельем. А вон — симпатичная юная красавица, Вовкина сестра, которую я узнаю уже взрослой и усталой женщиной с ребенком. Деревья, какие еще маленькие!..

— Мальчик! Ты к кому? К Вове?

Киваю неуверенно, автоматически просовываю руку между штакетинами и откидываю знакомую защелку.

— Проходи, проходи! Вот, посиди в беседке. Я его сейчас позову. Вы учитесь вместе?

Мотаю головой из стороны в сторону. Чего я приперся?

— Я по делу…

— Ну, сейчас.

Исчезает в доме.

Играя в группе, мы всегда соперничали с Вовкой в искусстве владения инструментом. Да нас это и сблизило, в общем то. Шли к совершенству, что называется «ноздря в ноздрю», он — на бас-гитаре, я — на солирующем инструменте. Я брал музыкальным образованием, он — чистым талантом.

Скрипнула дверь в доме.

Вовка! Мелкий! Смешной без усов! Вспомнилось, как мы с девчонками, нашими поклонницами пытались как-то побрить нашего бас-гитариста во хмелю. Не удалось…

— Ну, привет, Вовка!

— Здравствуй…те…

Застенчивый мальчишка. Мой друг всегда яростно боролся с этим своим недостатком. Успешно, надо сказать, боролся.

— Меня Витьком зовут. Будем знакомы.

Протягиваю руку. Вовка неуверенно жмет. По-взрослому в таком возрасте пока еще не здороваются.

— Как дела у тебя, Вовчик? Чем занимаешься?

Чувствую себя идиотом. Ведь совершенно нечего сказать своему будущему другу.

Вовка пожимает плечами и молчит. Внимательно разглядывает незнакомого мальчишку.

— На велосипеде катаешься?

— Учусь только. А что?

— Слушай, Вовыч! Внимательно меня послушай и запомни. Скоро ты упадешь с велосипеда. На спуске к пляжу. Ты же на Учкуевку ходишь купаться? Ведь так же?

Кивает. Заметно, что он в легком замешательстве. Чего от него хотят?

— Так вот. Ты упадешь с велосипеда. Сильно упадешь. Повредишь руку. А когда захочешь научиться играть на гитаре, это тебе будет очень сильно мешать. Ты меня понимаешь?

Вовка отрицательно мотает головой. Это правильно, узнаю своего старого друга. Ни за что не соврет. Если не понятно — даже из деликатности не будет кривить душой.

— Ну, ладно. Ты просто запомни мои слова. Договорились? А сейчас, позови свою маму…

Вовка торопливо спрыгивает со скамейки и бежит к матери, которая неподалеку развешивает белье.

— Мам! Мальчик с тобой хочет поговорить!

Вытирая руки о передник, подходит Вовкина мама и садится напротив меня. Она несколько встревожена — странное что-то происходит. Вовка садится рядом с ней. Видно, что ему ужасно интересно.

Я вздыхаю и сцепляю пальцы в замок на столе перед собой. А вот сейчас выложу всю правду! Тогда, действительно, будет интересно…

— То, что Вы сейчас услышите, Надежда Васильевна, невероятно, и покажется Вам бредом. Тем не менее, выслушайте. Я легко смогу доказать, что психушка здесь не при чем. Посмотрите на меня внимательно.

— А что случилось?

Мать Вовчика начинает серьезно беспокоиться.

— Не надо волноваться. Просто посмотрите и скажите, сколько мне лет?

— Ну, наверное, семь или восемь…

— На самом деле мне сорок девять лет. В этом детском теле сознание, память и рассудок взрослого человека, отца двоих детей и счастливого деда, которым я стал в две тысячи одиннадцатом году. Да-да, Вы не ослышались. В этой самой голове — полная информация о том, как ребенок, который у Вас перед глазами, будет взрослеть, жить и стареть вплоть до две тысячи пятнадцатого года. Можно сказать, что я знаю будущее.

Я замолчал. Надежда Васильевна была в полном замешательстве. На лице промелькнула недоверчивая улыбка, потом — что-то похожее на понимание и, в конце концов, — явная тревога о моем психическом состоянии.

Мне показалось, что ей очень хочется потрогать мой лоб.

— Не нужно мне верить на слово, дорогая Надежда Васильевна. Через неделю на Ближнем Востоке начнется война между Израилем и Египтом. Ее назовут «Войной Судного дня». Запомните только дату — 6 октября. Я повторяю — 6 октября. Повторите.

— Ш-шестое октября…

— Советские информационные агентства сообщат об этом чуть позже. Но война начнется именно 6 октября. Именно тогда Вы и поймете, что сейчас я говорю Вам правду. В эту минуту об этой войне не знают даже ее будущие участники. А я уже знаю. Потому что для меня она в прошлом…

Надежда Васильевна слегка прикрыла глаза и легко встряхнула головой. Будто отгоняя наваждение.