Где ночует зимний ветер

Но трубка замолчала. Зря я старательно дула в микрофон и чего-то ждала. Возвращаться в комнату не хотелось. Мне трудно видеть маму, ее заплаканное лицо, упрек на нем. Я ни в чем не виновата. Я ей не судья, но я не могу изменить памяти отца… Не хочу Кузьму Егоровича видеть, сидеть рядом, не хочу находиться с ним в одной квартире!

Осталась на кухне. Прижалась спиной к стене. В школе мне сегодня удалось поговорить с Задворочным. Он тоже решил идти работать. Обрадовался моему предложению. Нас уже шестеро! Позвоню Олегу, пусть не думает, что я забыла о своем обещании. Приведу десять человек! Пусть учит нас специальности, передает свое мастерство.

…Дома у нас уже целую неделю шла «холодная война». Я с мамой не разговаривала, делала вид, что не замечаю ее. Хуже всего пришлось в воскресенье, когда не надо было мне идти в школу, а ей на работу, когда мы остались с глазу на глаз в тесной комнате.

Пора завтракать. Мама не позвала к столу, а загремела посудой. Молча положила мне на тарелку горячую картошку с мясом.

Я смотрела на край тарелки, отрешенно ковыряла вилкой картошку…

— Фисана, нам надо поговорить, — тихо сказала мама.

— Зачем? Не стоит!

— Нельзя быть эгоисткой… Понимаешь?

— Я эгоистка? Да? А больше ты ничего не выдумала? Я эгоистка! Делай как хочешь… выходи замуж, женись… Мне все равно… Мне стыдно за тебя… Обидно за папу… Ты понимаешь? — громко закричала я. Хлопнула дверью и вылетела из комнаты.

Под дверью, подпирая ее плечом, стоял слесарь-водопроводчик Заплетов. Я налетела на него.

— Подслушиваете!

На кухне, как часовые, застыли у своих кастрюль Алевтина Васильевна и толстяк Яковлев. Они быстро переглянулись, вздохнули, внимательно посмотрели на меня.

Зина стирала в тазике Алешкины рубашки. Она стряхнула с рук мыльные хлопья, поправила сбившуюся косынку.

— Шумим? На кухне даже слышно.

— Отстань! — оборвала я Зину и резко отмахнулась рукой. Развернулась на каблуках и направилась в комнату. На кухне не нашлось мне места. Несколько шагов до комнаты успокоили меня. Решила с мамой больше не пререкаться. Надо сосредоточиться. До экзаменов осталось мало времени, а я не выучила даже половины билетов. Так, пожалуй, еще провалишься. Приказала себе не думать о мамином Кузьме Егоровиче. Он и без того уже достаточно испортил мне крови.

Села на диван. Разложила перед собой билеты.

Мама, осторожно смахивая слезы, всхлипывала за столом.

— Ты оскорбила меня, Фисана. Я ухожу к бабушке.

— Я тоже дома не останусь… пойду заниматься в читальню…

— Фисана, ты можешь дуться сколько тебе угодно, но надо нам поговорить… У тебя скоро экзамены… выпускной вечер… Ты же сама сказала — надо покупать белое платье.

— Ничего мне не надо!.. Купи лучше тахту… она нужнее… положишь на нее своего Кузьму Егоровича.

— Анфиса, как тебе не стыдно? — Мама заплакала.

— Ничего от тебя не возьму! Слышишь, не надо мне белого платья! — Я выбежала на улицу. Куда мне идти — не знала. Не могла оставаться на месте, поспешила скорей уйти из дома, на улицу.

Людской водоворот закружил меня, понес по тротуару мимо магазинов, больших и нарядных витрин с зеркальными стеклами.

Около телеграфа стоял высокий парень в широкой кепке с красным шарфом. Жора! Я хотела обойти его стороной, но он заметил меня, остановил, дурашливо растопырив руки, как шлагбаум.

— Алик тебя послал? — спросила я, презрительно сузив глаза и стараясь убежать.

— С чего ты взяла? — Он удивленно свистнул. — Выдумала?.. Твой пижон совсем от рук отбился… Не люблю маменькиных слюнтяев… Ты что нашла хорошего в нем? Не пойму!

— Не твое дело!

— Знамо… А ты чего хлюпаешь? Нос красный, глаза красные… С предками поругалась?

— А тебе какое дело?.. Поругалась… Не поругалась… Лучше скажи, Алика видел?

— Значит, нужен Алик? А ты мне откройся, может быть, я скорей помогу твоему горю… Я ведь жалостливый! — парень попробовал взять меня за руку.

— Отстань, — я откинула его тяжелую руку.

— Не хочешь говорить — не говори… будем молчать! — Жора шагал сбоку чуть сзади меня, тихо насвистывал. Он не обгонял и не отставал.

Постепенно я стала успокаиваться, замедлила шаги. Жора остановил меня вопросом:

— Королева-Несмеяна, ты видела мать Алика?

— Нет.

— Представь, эта толстая маман ругала меня сегодня, что я порчу ее сына. Как тебе нравится? Обидела меня. Это я-то порчу ее сына? Первый товарищ и друг! Я за Алика жизнь готов отдать. Голова у него светлая, как у академика.

— Хорош академик, с физикой не в ладах, — засмеялась я. — Академик выше троек не подымается.

— Мне бы его родителей… таких заботливых… я бы сам академиком стал…

— Жора, а кто твои родители?

— Люди-изверги… мачеха одна чего стоит! Брр! — Он затряс головой.

Жалко парня. У нас с ним, оказывается, одинаковые судьбы.

— Королева, а глаза у тебя на мокром месте! Что все-таки случилось? Ты скажи, может быть, я помогу… Не справлюсь один, с Аликом обмозгуем… Голова у него — палата…

Я остановилась. Пристально посмотрела на Жору. Лицо у него стало серьезным, внимательным. Пропала глупая ухмылка.

— У тебя мачеха… а у меня отчим должен появиться… мама сказала… мы квартиру получили… переезжать должны…