Где ночует зимний ветер

Я со страхом посмотрела в белое окно и, чтобы больше не расстраиваться, вышла в коридор.

Остановила проводницу с тюком теплых одеял:

— Скажи, разве я не дура? Дядя Степа велела мне валенки взять, а я отказалась. Что делать, не знаю.

— Дай телеграмму домой. А впрочем, не нужно. В экспедиции тебя оденут. Ты там кем будешь работать?

— Не знаю еще. Я ничего не умею… Ты как думаешь, не стыдно мне там будет?

— Почему стыдно? А ты разве принцесса? Стыдно воровать и попрошайничать, а работать никогда не стыдно. Знаешь, надоела мне железная дорога. Мотаешься из конца в конец. Сначала было интересно новые города смотреть. А теперь наскучило. Тебе завидую. В экспедицию с радостью пошла бы работать, лишь бы приняли. Могу работать поваром, уборщицей, кочегаром. Что я говорю! Зачем им кочегары? — Проводница весело засмеялась. — Заболталась. Про усы вспомнила.

— Долго мне еще ехать?

— Не беспокойся. Я тебя предупрежу.

Когда я вернулась в свое купе, женщины сидели и переглядывались, как заговорщики.

— Анфиса, — Елизавета Прокофьевна поднялась, и голос ее зазвучал торжественно. — Мы с Тамарой решили подарить тебе унты. Ты примерь. — Она протянула мне два меховых сапога. Один отделан зеленым сукном, второй — красным. Я посмотрела на милых конспираторов.

— Нет, нет, я не возьму. Себя раздели. А вы как доберетесь домой? У вас мороз!

— Ты не беспокойся, — улыбнулась Елизавета Прокофьевна. Морщины на ее лице разгладились, пропали. — Дам домой телеграмму. Еще есть время. Телеграмма дойдет. Унты мне привезут или валенки. Я домой еду, а ты где возьмешь? Так мы решили с Тамарой. Скорей меряй унты и не разговаривай. Слышишь?

— Не надену.

— Анфиса, не будь дурочкой, — сказала с возмущением Тамара. — Нагляделась я достаточно за свою жизнь на обмороженных. Не хочу, чтобы тебе в больнице пальцы отрезали.

— Подчиняюсь силе, — сказала я. Быстро расшнуровала ботинок. Опустила ногу в меховой мешок. Приятное тепло заставило меня другими глазами посмотреть на этих отзывчивых женщин. И мороз за окном уже казался не таким страшным, а ветер, раскачивавший вагон, не пугал, как прежде.

Последние три часа пути оказались самыми длинными и долгими в моей жизни. Два раза я садилась есть, но Елизавете Прокофьевне и Тамаре все казалось мало. Они усиленно потчевали меня из своих запасов.

Явилась Антонина в белой куртке, с подносом, заставленным стаканами с чаем. Поезд дернул, и ложки в стаканах затинькали колокольчиками.

— Ваше купе решила напоить чаем в первую очередь, — улыбнулась Антонина. — Тебе, Анфиса, скоро выходить. — Она достала из кармана пакет с ванильными сухарями. — Ешь! Приедешь поздно. Кто тебя накормит, кто напоит чаем?

— Не пугай девку, — сказала Елизавета Прокофьевна. — Не к медведям едет. В экспедиции народ хороший. Насмотрелась я на геологов.

Поезд резко затормозил. Стукаясь друг о друга, налетели вагоны. Расплескался в стаканах недопитый чай.

— Собирайся, Анфиса. Через пять минут тебе выходить!

Я не могла скрыть страха. Хотя давно ожидала эту команду, готовилась к ней, но прозвучала она для меня совершенно неожиданно. В горле пересохло. Сразу лишилась голоса.

— Анфиса, надевай унты, — решительно приказала Елизавета Прокофьевна. — А ботинки укладывай в мешок.

— Хорошо, — я стала лихорадочно запихивать в рюкзак зубную пасту, кофточку, мыло, щетку. Потом натянула на себя вторые лыжные брюки. На голову нахлобучила лохматую вязаную шапку. Шею обмотала теплым кашне. На руки натянула перчатки.

Заскрипели тормоза. Поезд остановился. Пассажиры вышли из своих купе провожать меня. По очереди жали руку.

— Счастливо! Передавай привет сто десятому! Привет начальнику Тюменской экспедиции. Пусть летом ждет к себе в гости!

— Передам! Передам! — торопливо отвечала я.

Отлетела в сторону тяжелая железная заслонка, и Антонина открыла дверь.

Ветер ударил в грудь. Десятки тысяч острых иголок впились в открытые щеки, нос, губы.

Вагон медленно вполз в снежный тоннель. Я хотела спрыгнуть на стену снега, но испугалась.

В темноте замелькали огоньки ручных фонариков. Они обшаривали вагоны поезда.

— Ани-куш-кина-а! — вразнобой из разных мест выкрикивали мою фамилию. — Ани-куш-кина-а!

— Здесь! Я здесь! — замахала я рукой, взвизгивая. — Я приехала!

— Ура! Приехала! — гаркнули в черной ночи.

Антонина пожала мне еще раз руку. Я обернулась и быстро чмокнула ее в нос, потом расцеловалась с Тамарой и Елизаветой Прокофьевной. Заплакала, как будто теряла своих родных и близких. Слезы сразу замерзли и повисли на ресницах тяжелыми дробинками.

— Прыгай! — кричали из темноты. — Не бойся, прыгай! — Лучи фонариков сбежались вместе и высветили горбатую макушку снежной горы. Я хорошо рассмотрела истоптанный ногами снег, весь в темных пятнах мазута и сажи.

Паровоз дал оглушительный гудок.

— Прыгай!

Но я нерешительно толклась на тесной площадке.